— Что ж твой Кабан сам тут сидит, коли стража прикормленная?
— Уважаемому вору и в остроге чертог, — льстиво улыбнулся поспевала. — Да и не влезет Кабан — в бочку-то!
Гнусно захихикав, тонкогубый начал пробираться назад, переступая через лежащих вповалку пересыльных.
— Надумаешь — только мигни, — сказал он напоследок.
А паренька-древляного уже почти сморило. Быстро действует маков цвет, хороши снадобья у коренных. Шатаясь, наступая на лежащих, никого уже не боясь, он бродил по холодной, то мыча, то заливаясь неудержимым смехом. Козява смотрел на него, почти по-отечески — хотя и возраста они были одного, и стати, и масти.
Древляного закачало, он сделал несколько широких пьяных шагов и ухватился за лежанку Рахмета, цепляя ладонями занозы.
Рахмет развернулся к нему, хотел оттолкнуть, но паренек вдруг заговорил громким шепотом, прерывисто и страстно:
— Сбереги, умоляю, сбереги!.. Ты древляной, я древляной, важнее нету… Чую, силы тают! Потеряю — не прощу себе!.. Сбереги!..
Что-то маленькое и твердое, размером с лесной орех, оказалось у Рахмета в горсти. У паренька совсем подкосились ноги, он споткнулся о скрючившегося на каменном полу бродяжку и рухнул через него спиной вперед. Козява и его соватажники загоготали.
— Алим Юсупов! — гаркнул стражник. — На выход!
Козява глумливо ощерился:
— Иду, господин охранник!
Цыкнул на зароптавших кудесных, и те поникли как трава. Вихляющей походкой коренной вышел из холодной, напоследок махнув остающимся — счастливо, мол, оставаться!
А настоящий Алим Юсупов без чувств лежал в углу. Проснется — узнает свое новое имя, да и отправится с ворами лес валить или уголь рубить, разбираться никто не станет. Дело обычное — каждому своя доля.
Рахмет разжал кулак и посмотрел на загадочный орешек. Перевоплощенное растение? Вряд ли — и на вид неживое, и на ощупь. Оберегов таких он тоже отродясь не встречал. Вокруг Рахмета всегда крутился народ всяких родов и сословий, и он не без основания считал себя всезнайкой. Странным было не то, что паренек смог пронести в холодную неучтенный предмет — ловкость рук отличала любого древляного, — а то, что в орешке-камушке этом угадывалась ценная вещь, совсем, совсем непонятного назначения.
Толстомордый Кабан смотрел вопросительно прямо на Рахмета.
Где-то в глубине пересылки ударили склянки.
И Рахмет неожиданно для себя кивнул в ответ. Листвяной удовлетворённо качнул головой, шепнул пару слов своему по-спевале, и тонкогубый начал пробираться к дверям.
Алим спал мертвым маковым сном, так и не сняв ног с бродяги.
Рахмет не удивился, когда вскоре у двери выкрикнули его имя. Под удивленными взглядами блатных и кудесных он вышел из холодной. Лицом к стене дождался, пока стражник справится с засовами.
Рано, конечно, радоваться, но почему же нет предвкушения удачи? Пока безликий страж вел его от решетки к решетке, Рахмет раз за разом прокручивал в памяти разговор с тонкогубым. И вдруг все маленькие странности этого утра сложились в простую и удручающую картину.
Среди теневых княжьего дома всяко найдется пара желающих свернуть шею Соловью-Разбойнику. Но смертную казнь высочайшей милостью год назад превратили в пожизненные рудники, да еще и с разъедающей разум надеждой на «особое указание». Только разве кто запрещал убить заключенного при попытке к бегству? Пальнуть по бочке из дробовика — большего и не надо.
То-то листвяной расщедрился! Взялся долю обсуждать, будто не знает: с древляным торговаться — без штанов остаться.
Льдинка пота сбежала по позвоночнику. А страж уже отпирал служебный ход. Со двора пахло навозом, доносилась ругань тележников, фырканье лошадей.
— Третья бочка, — не глядя на Рахмета, сказал страж. — Двинь мне в челюсть только!
Попроситься назад в холодную? Нет уж.
Рахмет без размаха хлестко влепил стражнику в скулу и сквозанул по узкому проходу, зажмурившись, стараясь не думать о пуле в спину.
В бочку он точно лезть не собирался. Выручай, авось!
Разношерстный народ, оказавшийся в «Таганке» по своей воле — водовозы, поставщики, приказчики торговых домов, — большей частью толклись на крыльце учетчика в противоположной стороне длинного узкого двора, рядом с коваными острожными воротами, преградой, отделявшей Рахмета от вольного мира. Дюжина подвод выстроилась рядком в ожидании разгрузки или оплаты.
Пригнувшись, Рахмет подобрался к задам телег. Миновав круглобокие бочки четырех водовозок, он подобрался к следующей подводе. В нос ударила кисло-сладкая вонь портящихся овощей. Листвяные из пригородов всегда охотно скупали отходы и помои на корм крепкой желудком перевоплощенной скотине.