— Ну все, хана Пиндостану! — весело объявляет Сашок. — С юга землеедки идут, с востока — термиты и жужелицы. В Вашингтоне — нашествие комаров, таких, что прокусывают пиджак. — Он подталкивает вперед Кирика. — Ничего, зато я вам вот привел — участника конференции…
Мужчины немедленно оборачиваются. Крайний поспешно отключает в телевизоре звук.
Спрашивать начинают все разом:
— Ну так что?.. О чем-нибудь конкретном договорились?.. Будем все-таки эвакуировать центр или нет?.. А если отходить в новостройки, то как зиму переживем?..
Кирик не знает, что отвечать. Он вообще напрочь не ориентируется в ситуации. Автоматически выдавливает из себя, что вопрос решено еще раз проработать: обсудить в местных организациях, выслушать мнения, тогда уже — окончательно согласовать.
Как ни странно, это бюрократическая формулировка всех устраивает. Сразу же начинается спор, куда лучше, если решение примут, эвакуироваться — в новостройки или сразу же в пригороды? А может, есть смысл создать вокруг города военно-сельскохозяйственные поселения, и уже оттуда весной — планомерно и медленно наступать?..
Кирик в этой дискуссии не участвует. Он вдруг замечает на экране телевизора Халу. Она здесь старше, собраннее, серьезнее, в какой-то странной белой тунике, подпоясанной красным шнуром, волосы острижены, но это несомненно она. Губы ее шевелятся: звук в телевизоре отключен. Хала поднимает правую руку и становится видна мохнатая гусеница, которая ползет по запястью. Гусеница, изгибаясь, перебирается на ладонь, застывает, покрывается молочной кожистой оболочкой, затем оболочка лопается, и бабочка, выкарабкавшаяся наружу, начинает трепетать ярко-синими в желтых крапинках крыльями. Хала слегка подбрасывает ее — бабочка радостными зигзагами устремляется вверх.
— Да… Повезло вам с Сестрой, — говорит сзади Сашок. — Как она месяц назад остановила нашествие крыс! Ведь с тех пор ни одна зараза к вам не суется. — Он вздыхает. — Ладно, пойдем. Я тебя провожу…
Выходят они не на улицу, а через черный ход — в переулок. По дороге Сашок высказывается в том духе, что лично он считает отступление в новостройки ошибкой. Напротив, надо перебросить все силы обратно в центр, создать анклавы, где будет установлен жесткий санитарный контроль, очистить эти участки и постепенно соединять их между собой. Тут ведь и водопровод частично работает, и даже транспорт, и электричество пока есть.
— Ты ведь сюда на метро, конечно, приехал?
— На метро… Только потом куда-то не туда повернул…
— Ну вот, сумели все-таки удержать эту ветку. Можем ведь, можем, скажи, когда захотим! А если все бросить, потом будет не восстановить…
За разговором он не забывает зорко оглядываться по сторонам, а один раз придерживает Кирика за собой и ждет пару минут, напряженно всматриваясь в ближайшую подворотню.
Пистолет — наготове.
К счастью, обходится без стрельбы.
У пролома в стене, где неожиданно вырастают двое — с автоматами, в комбинезонах, — он машет рукой.
— Свои! Свои!.. — объясняет. — Это делегат от района… — И на прощанье хлопает Кирика по спине. — Ну что? Еще увидимся, может быть. Эх, была у нас жизнь когда-то — прошла…
Кирик опять шагает на эскалатор. Ему странно видеть ступени, полные пассажиров, бегущие вниз. И такие же загруженные людьми ступени, всплывающие наверх. Будто некий вращающийся механизм перемешивает человеческий муравейник. Он старается не думать о том, что произошло. О том, как, выскочив после встречи с Петером из кафе, он свернул за угол и оказался в какой-то иной реальности. И о том, как, шагнув через кирпичный пролом в стене, вдруг, как будто упав с луны, возвратился в свой мир. Не думать об этом, не думать. Чем меньше сцепление с жизнью, тем лучше. Тем не менее он вспоминает, как в пятом классе Хала принесла откуда-то белую мышь и та, словно загипнотизированная, выполняла все ее приказания: поворачивала направо, налево, описывала круги, сама, повинуясь движению пальца, возвращалась к Хале в карман. А во время урока вскарабкалась на учительский стол — визг был такой, что директор школы ворвался в класс, размахивая полицейской дубинкой.
Он размышляет об этом в вагоне метро, держась за поручень, притиснутый к дверям пассажирами. Если это действительно будущее, думает он, то в таком будущем шансы у Халы, разумеется, есть. Там ей не страшен будет звериный рык. Мы все вымрем, как трилобиты, а она и подобные ей унаследуют этот мир. На обломках его создадут что-то свое. Хотя когда еще это будет? И неизвестно, будет ли вообще: быть может, распадется как неосязаемая иллюзия?