Да только никого дома не оказалось.
Дэн остался снаружи, решив осмотреть станцию с помощью прожекторов и сонара, а я медленно зашагал по восстановленной секции.
Я увидел сцену из мира фантазии.
Газовыми горелками они вырезали все переборки, оставив только несколько толстых опорных распорок. Палубу засыпали мягким, белым и сухим песком, а выгнутый потолок выкрасили в почти сюрреалистичную небесную голубизну. Боковая подсветка заставляла потолок светиться, а в одном из концов помещения в потолок вмонтировали огромную тепловую лампу, издающую мягкое гудение и заливающую «пляж» ярким светом. Тут и там располагались самодельные пляжные кресла, одеяла и разная легкая мебель.
На стенах висело несколько больших экранов, перед которыми виднелись полукружия разворошенного песка. Я осторожно подошел к одному из экранов — к моему влажному гидрокостюму не прилипал песок. Как выяснилось, в памяти этого экрана хранились десятки фильмов и телепрограмм. Информационных реликвий эпохи до инопланетян. Видео о полетах, серфинге, туризме и множество передач о природе.
В памяти двух других экранов хранилось примерно то же самое.
Я вышел в центр секции, осознавая, что не стоял в таком неограниченном и открытом пространстве с тех пор, как мы переселились под воду, и вызвал Дэна по мобильной рации.
Он пристыковался к доку на противоположном конце секции и вошел под свет «солнца». Замер и негромко свистнул.
— Можешь в такое поверить? — спросил я.
Как и я, Дэн ветеран эпохи астронавтики. Только у него никогда не было детей. И даже подруги, с тех пор как его жена умерла во время безумной гонки к морю, когда зеркальное облако сделало жизнь на суше невозможной.
— Они хорошо потрудились, — сказал Дэн. — Здесь кто-нибудь есть?
— Ни души. Но впечатление такое, что они убрались отсюда в спешке.
— Почему ты так решил?
— Свет остался включенным.
Я еще раз обвел помещение взглядом, отметив и как много подростков могло здесь поместиться, и множество следов на песке, и некоторую беспорядочность среди одеял.
— Фрэнки и Аннет[3], чтоб я так жил, — сказал я.
Дэн хмыкнул и улыбнулся.
— Я побывал на парочке таких вечеринок, когда учился в летной школе.
— Я тоже, — признался я. — Но что-то мне подсказывает, что они собирались здесь не только для любовных утех. Взгляни, что они смотрели.
— Порнуху?
— Нет… да. Но не ту, о какой ты подумал.
Я включил экраны и запустил фильмы, записанные в их память. Помещение мгновенно наполнилось звуками прибоя, рок-музыки, изображениями парашютистов и дельтапланеристов, панорамными аэросъемками Клондайка и Сахары. И все это было снято в ясные дни с почти безоблачным небом. Безостановочное солнце, порхающее с экрана на экран.
Дэн больше не улыбался. Он посмотрел на лампу в потолке, фальшивое небо, потом на песок.
— Ты ходил в церковь, когда был мальчишкой? — спросил Дэн.
— Иногда. Отец был атеистом, а мать — бывшей католичкой.
— А я ходил в церковь мальчишкой. В баптистскую, потом епископальную, потом лютеранскую. У моего отца были духовные потребности. Во всяком случае, где бы мы ни жили, кое-что оставалось неизменным: кафедра, огромная Библия, раскрытая на какой-то главе, деревянные скамьи. Но более того, у меня везде рождалось определенное чувство. У всех церквей была своя атмосфера. И не нужно было вникать в доктрину, чтобы понять, для чего предназначено это здание.
— Но при чем здесь это, Дэн? — спросил я, начиная раздражаться.
— А ты осмотрись, — посоветовал Дэн, разводя руки. — Это же святилище.
Я еще раз внимательно осмотрелся, не понимая. А потом меня осенило.
— Никакой это не клуб.
— Что?
— Клуб «Проблеск». Так она его назвала. Сказала, что многие подростки и немного молодежи постарше основали его пару лет назад. Не всякий подросток стал его членом, но большинство слышали о нем. Чтобы стать членом, надо было поклясться хранить полную секретность.
Мой отец был склонен считать все религии сумасшествием, но особую ярость он приберегал для тех, что называл культами: фанатичные группы, выходящие за рамки общепринятого, с воистину опасными убеждениями. И указывал на Джонстаун[4] как на хрестоматийный пример того, что может случиться, когда люди позволяют верованиям выйти из-под контроля.
4
Джонстаун — идейная община религиозной организации «Храм народов», существовавшая на северо-западе Гайаны в 1974–1978 годах. Названа в честь своего главы и основателя Джима Джонса. Поселок получил всемирную известность из-за того, что 18 ноября 1978 года здесь погибло 914 человек. Подавляющее число погибших — 909 сектантов, среди которых было более 200 детей, — совершили так называемое «революционное самоубийство».