Так или иначе, на какое-то время она стала справедливее относиться к Гансу, а наш лопух, понятно, сразу растаял. Джефф сказал мне, что не может смотреть на его блаженную морду, и я придумал для него ненужную работу, только чтобы он не заехал Гансу в ухо.
— Ты что, слабак? — прямо спросил я, увидев, что трудотерапия не излечила Джеффа. — Забыл, какой у нас был отбор на психологическую устойчивость?
— У нас и на психологическую совместимость был отбор, — парировал он, — А много ли толку?
— Все равно терпи.
— Это вы, русские, славитесь терпением, — обиженно заявил Джефф. — У вас оно в крови. Никто не может столько терпеть, кроме, может быть, китайцев с японцами. Но зато потом вы взрываетесь, и очень громко.
— А ты не дергайся раньше времени, — сказал я ему, — Тут ключевое слово — «потом». Это когда еще будет.
— Но ведь будет?
— А то как же. Вот вернусь домой и первым делом убью балалайкой первого встреченного на улице медведя.
Моя ирония не пришлась ему по вкусу. Слово за слово, и мы поругались. Даже я понимал ненужность этой склоки, а уж Джефф и подавно. Как врач экспедиции он имел некоторые познания в психологии. Наверное, он сумел бы погасить ссору, если бы только сам не был ее участником.
Вот потому и не сумел. И ему уж точно не следовало касаться моей внешности и моих родителей. Другой на моем месте, не врезав Джеффу промеж глаз, гордился бы своей выдержкой, но я-то понимал, что не врезал лишь потому, что растерялся. Не ожидал от него такого.
С этого дня наша жизнь внутри «Брендана» стала напоминать вязкий кошмар. Мы больше не собирались вместе за обеденным столом, а если иногда и делали это по приказу Инес, то поглощали пищу в мертвом молчании, чтобы потом разойтись по своим углам и угрюмо работать. Только и оставалось, что воткнуть себе в ухо горошину проигрывателя и целыми днями слушать записи из фонотеки. Я подсмотрел, что Инес занималась тем же. Ганс вышел у нее из фавора и имел вид побитой собаки. А «Брендан» полз к планете так медленно, что вой хоть волком, хоть той самой собакой. Что вы хотите, такую тушу, как наш корабль, не вдруг разгонишь и не вдруг остановишь.
Тут по закону подлости должна была случиться какая-нибудь поломка, но есть на свете более универсальный закон: любая гадость всегда имеет и светлую сторону. Перелет до планеты прошел столь гладко, что хоть нарочно акцентируй на этом внимание в бортжурнале. Уверен, Инес так и сделала: бортжурнал ведь будет приложен к отчету об экспедиции.
Планета оказалась чуть больше Земли, а на вид почти такая же. Облака — значит, есть вода. Мы вышли на орбиту и в разрывах облачного слоя разглядели океаны и материки раньше, чем нам их показал локатор. Правда, атмосфера не радовала изобилием кислорода, но он все же присутствовал! Значит — что? Фотосинтез? Жизнь? Первая обнаруженная людьми внеземная жизнь?!
Ганс и Джефф сделали вид, что безмерно обрадовались, а что до меня, то Инес просто приказала мне стереть с лица кислое выражение: жизнь ведь! Не зря был построен «Брендан», не зря потрачены безумные средства, не зря мы подвергали себя опасности, проскальзывая в иные вселенные, ну и так далее. Я соорудил на физиономии такую слащавую улыбку, что Ганса передернуло. Что опять не так? Прекратить скалиться? Да я пожалуйста, я с удовольствием!..
Начали пускать зонды, пошла информация. Да, на планете была жизнь — примерно такая же, как на Земле миллиард лет назад. В океане преобладали одноклеточные, а на суше многоклеточных животных вообще не было — лишь водорослевые корки во влажных низинах и нечто вроде примитивных грибов, развившихся на тех же корках.
Примитивные грибы — это в общем-то плесень. Первыми на планету спустились Инес и Ганс, набрали образцов, вернулись, и я потом волей-неволей слышал их реплики. Из них мне стало ясно, что все влажные места на суше покрыты ковром из коротких — в сантиметр — серо-бежевых волосинок. Только-то. Если положить в сырой подвал хлебный батон и забыть его там на полгода, он станет примерно таким же. Стоило тащиться ради плесени за тысячу световых лет!
Нет, я-то помалкивал. Во-первых, потому, что мне вообще не хотелось ни с кем разговаривать, во-вторых, потому, что биологам виднее, а уж нашему начальству и подавно. Скажи я словечко — Инес сразу поставила бы меня на место в самой обидной форме. Кто я такой? Бортинженер. Моя епархия — «железо» и софт, а никакая не плесень, волосатая там она или нет. Инопланетная? Ну, поздравим друг друга не от души — и вот что, ребята, не мешайте-ка мне работать.