Коханьский схватил перо, лист бумаги и тут же принялся рисовать эскиз часового механизма с маятником…
Вдруг приоткрылась дверь кельи, и на пороге появился тучный круглолицый монах. Увидев его, Коханьский как бы смутился и поспешно произнёс.
— Я совсем позабыл, что приор монастыря назначил мне на эту пору службу в костёле.
Коханьский вышел из кельи, отложив только что начатый рисунок. Уже не первый раз целиком увлеченный математическими вопросами или механическими конструкциями он забывал о своих духовных обязанностях.
* * *
В кабинете великого князя Этрурии Фердинанда II на небольшом столике подле окна стоят часы. Подвижный, худощавый князь, одетый по последней моде, внимательно разглядывает часы. Рядом стоит скромный светловолосый, сероглазый ксёндз.
— Откровенно говоря, ты меня очень обрадовал своим подарком, — оживлённо произносит Фердинанд II. — Поистине нужно изрядное мастерство, чтобы заставить прибор измерять нечто такое непостоянное и неуловимое, как время. Я уже давно интересуюсь часами и могу похвалиться целой коллекцией их, но в ней нет подобных часов.
Ксёндз кивнул головой.
— Меня тоже очень интересуют часовые механизмы. Ещё будучи в Майнце, я думал о возможности применения маятника в часах. Я пытался смастерить маятниковые часы и описал их конструкцию, а ксёндз Шотт поместил мою работу в IX томе своего труда «Чудеса техники».
Фердинанд II весело улыбнулся, поглаживая длинные локоны каштанового парика.
— Я читал твою работу и приобрёл её в свою библиотеку. Трудно переоценить значение первой в мире книги, содержащей все необходимые сведения о часах и подробностях различных конструкций. Жаль, что твоё «Часовое дело» не издано отдельно, и лишь включено в «Чудеса техники» Шотта.
— Я был безмерно рад и горд, что ксёндз Шотт предложил мне сотрудничество. А заметил ли, милостивый князь, в моей работе описание маятниковых часов, обдуманных мною в 1659 году?
Фердинанд II доброжелательно, ласково посмотрел на ксёндза, он был слишком тактичен, чтобы напомнить Коханьскому то, о чём хорошо знали оба: изобретение маятниковых часов приписывается голландскому учёному. Коханьский, как будто угадав мысли великого князя, спокойно заявил:
— К сожалению, я не окончил постройку маятниковых часов. Меня и так часто упрекали, даже осуждали за то, что я вместо духовных обязанностей слишком много времени посвящаю научным работам. Так было в Майнце и Бамберге, глядишь, и здесь, во Флоренции, было бы так же, если бы не опека вашего высочества. А вот Гюйгенс сконструировал и построил маятниковые часы, благодаря чему стал известным в мире. Но таких часов, как эти, ещё не видел Гюйгенс, — с улыбкой заметил ксёндз.
Коханьский повернул часы, снял заднюю крышку, и тогда князь увидел странный механизм: снизу к основанию был прикреплён полукруглый металлический брусок, над ним наподобие маятника качалась довольно широкая металлическая деталь причудливой формы, а за нею находились зубчатые колёса.
— На чём основано действие этих часов?
— О, это секрет, ваше высочество, — усмехнулся Коханьский.
— Он скрыт в оных буквах, выгравированных на крышке:
RGT. ХСО. MRSE. RIP. NAE. INS. ATE.
У князя разгорелись глаза, он любил такие загадки.
— Прошу тебя, не «поясняй анаграммы, я попробую её решить сообща с придворными.
* * *
Келья Вроцлавского монастыря была очень холодная и сырая. Грустный ксёндз Коханьский, прикрытый вытертой во многих местах шубой, вспоминал солнечную Флоренцию, Прагу, Оломоуц, где он поочерёдно был профессором математики в местных коллегиумах. Везде было теплее, и везде высшее духовенство остро критиковало Коханьского за образ жизни, какой он вёл. Ксёндз иногда целыми ночами наблюдав за кометами на небе утром опаздывал на заутреню, а во время вечерних богослужений раскладывал на полу кельи листы бумаги рисовал круги — один за другим.
Круг. Сию удивительную, таинственную фигуру невозможно заменить равновеликим квадратом, как нельзя провести прямую, равную данной окружности. А если всё-таки можно? Вот окружность с центром О, проводим диаметр АВ, через точку В проводим касательную к данной окружности…
Скрип двери и в келью входит… приор монастыря отец Капистран.
— А ксёндз всё рисует! — насмешливо замечает вошедший. — Я приношу письма.
— Может быть, от Лейбница? — обрадовался учёный.
— Я пс знаю от кого эти письма. Прошу немедля прочитать вот это, бесспорно, самое важное письмо.