Вокруг стало тихо и будто теплее.
— Скажи, ты доверяешь Скьельду? — продолжаю, волнуясь.
Эгиль понимает, о чем я спрашиваю, без пояснений. И потому отвечает спустя какое-то время, обдумав:
— Меня брат всегда поставит перед тобой.
Киваю.
Так и должно быть… так и должно.
— Он многое мне наговорил… И, возможно, не все из этого было правдой. Но сам того не ведая он повторил слова единственной колдуньи, с которой меня столкнули боги. Что не в словах суть, не в заклятиях, а в тех помыслах, что вкладываешь в них. Я слышала твое Сердце, Ворон, еще тогда, когда не понимала, что я слышу. Возможно потому не смогла тебя тогда убить.
Меня обнимают его руки. Притягивают к себе, прижимают — ласково и сильно — а потом я чувствую почти невесомую ладонь на своих волосах и легкий, как изморозь, узор признания:
— Я чувствовал, что мне придется защищать тебя — может и от самого себя — когда еще не мог чувствовать. Когда мое сердце было сковано льдом. Возможно поэтому взял тебя в жены… Возможно для того, чтобы в какой-то момент понять — король не имеет права убивать свою королеву.
Прикрываю веки.
Король, которого невозможно отравить, потому что неведомый талисман, созданный колдунами прошлого, предупреждает его о малейшей опасности. Я видела этот талисман — разноцветный камень, если был опущен в отравленное вино, мог менять цвет.
Король, которого не возможно убить кинжалом, поскольку он успевает проснуться до того, как острое лезвие перережет ему горло. Который не доступен в бою, потому что его заговоренные доспехи и шлем гнут мечи, а ловкость отвергает стрелы.
Ибо Тьма укрывает его плечи.
Король, который готов потерять то, что он собирал годами, потому что влюбился в свою королеву…
— Но королева может принести жертву, — сообщаю тихо.
— Вижу, Скьельд и верно говорил с тобой…
— Ты тоже сделал не мало для моего желания. Разве не каждый твой шаг был направлен на то, чтобы приручить меня?
— Приручить? — хриплый смешок, — Именно… Но ты успела быстрее, моя королева.
Жаром обдает от его слов. От того, как берет он меня пальцами за подбородок и поднимает лицо. От его взгляда и губ, обветренных и жестких, будто последние дни он проводил исключительно на улице…
И от его глубокого поцелуя тоже жарко.
Я отрываюсь от них, чтобы улыбнуться — почти счастливо — и прошептать:
— Когда-то ты поднес огниво, чтобы разжечь огонь моей силы. Огонь, что загорелся внутри меня и с каждым днем горел все ярче. Огонь, который растопил лед… Я чувствую, что могу больше!
— Ты уже это сделала, — он всматривается в меня с улыбкой, но глаза его не улыбаются. А потом говорит то, отчего и я перестаю улыбаться, — Растопила лед, что сковывал и сдерживал мое сердце… лед, что удерживал этот замок от падения.
Падаю я.
В пропасть осознания.
Могу ли я быть виноватой?
— Твой огонь лишь ускорил немного то, что и должно было произойти. Эта история длится несколько веков, — Ворон говорит серьезно и держит меня крепко, так крепко, что можно пока остаться на земле, — Столько, сколько существует замок. Я и сам только недавно понял, в чем заключается проклятие… Да, замок дает его властителю силу и талант завоевателя. Неуязвимость, нечеловеческие способности. И забирает возможность остаться человеком. С каждым кристаллом в моей короне я все больше врастал в его каменную плоть… Но за все требуется расплата. Я нашел те десять рун, а также летопись, в которой говорилось про жертвы… С каждым веком этих жертв становилось все больше, а владельцы сменялись все чаще…
— Все может быть не так! — возразила упрямо, — Я тоже нашла те десять рун и совсем другую летопись. Я сумела понять её… и пусть эта легенда не про замок, про другое… Но она лишь подтверждает — самим своим существованием и другим прочтением рун! — правы те, кто говорит: мы сами выбираем, каким путем пойти. И жертвой вовсе не смерть может стать, а жизнь!
— О чем ты?
— Что есть противопоставление гибели? — зашептала жарко, — Рождение. Мы можем зачать на круге наследника… я знаю, как помочь природе, чтобы это точно произошло…
Отшатнулся.
— Ты желаешь нашему первенцу такой судьбы?! Он получит проклятье по праву своего рождения!
— Но ты не знаешь этого точно!
— Как и ты не знаешь точно того, что твой путь поможет!
Мы уставились друг на друга зло — будто не спасти пытались один другого. И Ворон отступил первым — точнее, приблизился и снова прижал к себе:
— Замок разрушается. И я чувствую, как опадают мои крылья. Я не могу рисковать…
— Я это тоже чувствую. Всегда… Ощущала тебя после первой нашей ночи так, что полагала себя сумасшедшей. Но когда попала в замок — чувствовала только стены. И ника не могла понять, что стало причиной? А теперь, зная о вашем единстве, — я не плакала, но была близка к этому, — поняла. Ты не сможешь жить без Сердца Ворона… Неужто предпочитаешь умереть?
— Предпочитаю не стать очередным безумным королем, вседозволенность которого ведет к самому простому решению. Я и так был близок к этому. Да, я получил силу вместе с проклятием, а с ними и ответственность за то, чтобы удержать эту силу, чтобы завоевать для Севера как можно больше. Но я осознал — моя ответственность совсем в другом…
Он замолчал. Напрягся. Прислушался…
Отдаленный рокот и несколько толчков осыпали мелкие камни вокруг нас.
Я вдруг поняла, что у нас — у меня — совсем немного времени, чтобы убедить его.
— Истинная женщина, — вцепилась в его плечи, впилась взглядом в лицо, — делает все, чтобы напитать огнем своего мужчину и дать ему силы возвысится до небес.
Дрогнул. Вместе с близким грохотом.
А потом ответил:
— Истинный мужчина… сделает все, чтобы его женщина безопасно ходила по земле.
Он резко провел перед моим лицом ладонью и что-то шепнул…
И на меня обрушилась темнота.
КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
СЕРДЦЕ КОЛДУНЬИ.
ГЛАВА 1
Солнце встает будто нехотя.
Словно оно уже устало, хотя день только начинается.
А я снова встречаю каждый рассвет, как делала в долинах.
Не потому что меня назвали дочерью Рассвета… и потому.
Меня оставили на пороге отчего дома тогда, когда ночь переходила в день, тьма — в свет. И только сейчас я понимаю, какой глубокий смысл вложила моя мать в эту двойственность. Двойственность перехода и того камня, что у меня на шее. Прозрачного, но черного.
Я сама выбираю на какой мне быть стороне. Вольна выбирать каждый раз.
И каждый раз, когда я смотрю в окно на разгорающиеся лучи, я чувствую связь с той женщиной, которую — уверена — больше не увижу никогда. Чувствую её любовь и заботу, которую она могла дать единственным возможным для нее способом.
Рыжая… Мне кажется, она была также вспыльчива и переменчива как пламя. И летела вперед со скоростью искры, гонимой ветром. Легкая и одинокая — но без капли жалости. Колдуньи одиноки именно потому, что никогда не чувствуют себя одними — весь мир разговаривает с ними, каждый листик откликается на их ласку, Тени приходит к ним в полночь и преклоняют колени… А они летят, стремясь охватить как можно больше, вслед за шепотом леса, подгоняемые, порой, страхом за свою жизнь.
Я была неправильной колдуньей. Может потому, что меня воспитала не община. Может потому, что мой отец был уж слишком человеком — жестоким, мстительным и лживым. Но я слишком крепко стояла на земле и слишком полюбила людское тепло, чтобы раствориться в этом мире до конца…
Уже совсем не робкие лучи подсветили Белое море, покрывшееся темными пятнами весны, — пройдет всего несколько седьмиц и лодки выйдут на промысел — и острые скалы, которые подпирали мой новый дом с одной из сторон.
Смешно вспоминать, но я считала Белое море — мертвым, изрезавшие берег рытвины опасными, а людей, живущих здесь — ледяными духами, крадущими младенцев. Не видя, не зная о хоть о чем-то… Ястребиная крепость на Перевале, отданная мне согласно брачному сговору, оказалась по-настоящему теплым и живым местом. В котором меня ждали и которое сразу пришлось по душе и мне, и всем тем, кто отправился со мной. Что там крепость… Самый настоящий замок, дважды превышающий ту, в которой я провела детство и юность. Если Сердце Ворона подавляло своим мрачным величием, то это место божественные камнетесы сделали для радости.