Когда-то, на заре времен, Локи родил волка и змея.
Вот только предсказатель предупредил богов, что будет от этих существ погибель. Потому волка Френира привязали цепью из шести невозможных звеньев: шума шагов кота, женской бороды, корнем скалы, сухожилиями бьерна, дыханием рыбы и слюной птицы.
ЗмЕя же, Ёрмунгадра, бросили в море, окружающее твердь, и в море он и вырос и сплелся вокруг земли, кусая свой хвост.
Символ оборота и божественного бытия. Смены ночи и дня. Очищения. Времени. Бесконечной Смерти и Жизни, которые порождают друг друга.
Неизбежности происходящего и Судьбы…
Всё так. Только вот людям забыли сказать, что можно при желании остановиться в любой точке круговорота…
Прошло два года с того момента как я начала свой долгий путь на Север. К сердцу Ворона… И речь вовсе не про замок.
Долгий путь, принесший нам обоим испытания.
Потери.
Боль.
Много боли и потерь.
Но даже Ёрмунгарда когда-то перестает замечать боль и куски плоти, которых он лишается, сжирая себя. Зато все вернее замечает то, что не всегда заметно живым, пока они однажды не окажутся у входа в подземное царство и не выйдут оттуда…
Я склонилась над ладно вырезанной колыбелью сына — новой колыбелью, ибо родовой у нас не было, наш род начался отсюда и будет длиться сотни оборотов наперед — и осторожно пригладила непокорный черный вихор над крутым лбом.
Говорят, что тому, кто был зачат и рожден при великих потрясениях, уготовлены великие дела. Всё так… но иногда, по-женски, без всяких корон и грандиозных чаяний, мне хотелось ему простого человеческого счастья. Добротного дома, красивой жены, множества детей… Но потом я вспоминала о своей дороге, которая вовсе не была закончена, о подвигах Эгиля и уважении, которое к нему испытывали окружающие, о том, что нам еще предстоит изведать и чему еще удивиться в будущем…
И соглашалась — пусть будет значимая Судьба у каждого из наших детей.
— А пока спи сладко. Пусть тебе приснится обитель богов, Валь.
“Сокол”.
Отважный, красивый, стремительный. Как достигнет совершеннолетия, сможет сам выбрать себе имя. Но пока он Валь, мой Валь…
Я испытующе посмотрела на крепкую нянюшку, что не отрывала своего взгляда от колыбели — такая и покачает, и убьет недоброжелателя — и тихонько вышла за дверь.
А на узкой галерее, которую настроили вокруг нашего этажа, помедлила, глядя на то, как угасает солнце за морем и скалами. И Ястребиная крепость пусть и не затихает окончательно, но покрывается сонными сумерками. Куда уж затихнуть? Мы обросли и людьми, и ремеслами, и домами в округе. Многие сегодня будут веселиться или делами заниматься, до самого рассвета — а потом наступит новый день.
И так день за днем, весь оборот.
В совместных хлопотах и битвах.
Биться пришлось… Уже не с долинными — те покинули Север, а на Перевал чуть позже пришли посланники с юга с извинениями, что худой мир для Долин привлекательней таких вот вспышек ярости. И Одд действовал не посоветовавшись, поправ тем самым обещания, данные Ворону. А значит будет наказан…
Я слышала. Отец отказал ему в наследовании. И сводный брат со своими верными людьми направился на восток — создавать собственное королевство. Почему-то я знала — и думала об этом без злобы или сожаления — что получится у него. Как знала, что никогда он не забудет тот рассвет.
Извинения долинных были приняты. Здесь уж без выхода — на Севере и так сделалось сложно, не до распрей с дальними соседями.
Как я и полагала, некоторые непокорные решили снова побороться против Ледяного короля. А Эгилю пришлось снова добиваться почета. Но делал он это без былой жестокости и рвения. Больше уговорами, хитростью и заслугами, а где и страхом перед ним. Превратившись из куска льда в бездонное холодное озеро, что питает всю землю вокруг и дает возможность утолить жажду почти каждому. Привязав к себе людей этим даже больше, чем своей неуязвимостью.
В слабости — высшая сила.
Мне раньше казалась глупой эта фраза старой Нья, но теперь я начала понимать.
Но были и те, кто ушел… Особенно я жалела о ярле Клеппе, который так и не простил меня. О том, что когда-то швырнул меня перед моим королем на колени…
Я захожу в малую залу и удивленно оглядываюсь, никого не застав.
Только мой проклятый и беспощадный Север… Уже не проклятый и часто милосердный. Полулежит на шкурах и наблюдает за мной сквозь налитые усталостью веки. Но внимательно… и я, будто заколдованная его взглядом, вижу только его.
Тяжесть этого дня, хозяйственные — и не всегда легкие — хлопоты, неприятные новости от одной из крепостей, переживания о будущих посевах — все это становится лишь ничего не значащим фоном. А потом и вовсе растворяется.
Он — прозрачный лед, что ловит последние лучи солнца и сверкает почти нестерпимо.
И я снова огонь, что каждый раз растапливает преграды вокруг его сердца.
Медленно подхожу и опускаюсь перед ним на колени. А он перетягивает на себя, обводит пальцами мое лицо и легонько гладит губы.
— Я скучал, моя королева.
— Я тоже, мой король. Ты разогнал всех?
— Утомили своими советами и желаниями. Теперь мне хочется лишь покоя, хозяйка моего сердца.
Я вдруг хмыкаю.
— Отчего? — любопытствует Ворон и притягивает ближе, укладывает почти рядом.
— Вспомнила, что ты говорил мне в первую брачную ночь. Что я могу стать хозяйкой Сердца Ворона, но твое сердце и тело никогда мне не будет принадлежать. А ведь получилось точно наоборот.
Улыбается редкой улыбкой.
— На то ты и колдунья.
— Уже нет, — возражаю легко. У меня было время примириться с потерей дара — как и у Ворона с его потерей. Первые лунные циклы мы, физически и душевно истощенные, только и держались что благодаря друг другу и расцвету новой жизни. И весны.
Эгиль потерял свою Тьму с отказом принести меня в жертву, я свой Свет с отказом отпустить его к богам. Круг снова замкнут. И Ёрмунгадра нами доволен.
— Колду-унья… — тянет хрипло на ухо, — Мой собственный огонь, который согревает изнутри. Даже если ты не скажешь больше ни одного заклинания, ты уже привязала меня самыми крепкими путами и можешь приказывать — я повинуюсь.
— Так боишься признать, что женат на обычной женщине? — смеюсь тихонько.
— Ты — настоящая кюна Севера. Это признают даже те, кто отказывается видеть меня королем… Одна только мысль о том, что ты укоряющим шагом пойдешь навстречу и вынесешь на себе половину войска приводит твоих врагов в трепет…
— Ой да замолчи же! — хохочу.
И сама замолкаю, потому что Эгиль меня страстно целует.
И тут же окончательно стихают все звуки — кроме звуков моего сердца. И колдовство, совсем иное колдовство заставляет кровь разогнаться, а меня — стать частью своего мужа. И присвоить его полностью…
Мы еще долго не спим, как и наш настоящий дом. Погруженные друг в друга и видения собственного будущего.
И над крепостью всю ночь тонко вьется слово…
Быть может через годы, быть может через дни,
С тобой мы будем вместе, и будем мы одни.
И сердце сердцу скажет, что в смене дней и лет,
Есть вечный, негасимый, неуловимый свет.
Он был у нас во взорах, названья нет ему,
Он будет снова — знаю, не зная, почему.
Но мы, переменившись во внешностях своих,
Друг другу молча скажем, глазами, яркий стих.
Мы скажем: Вот, мы вместе. Где жизнь? Где мир? Где плен?
Мы — жизнь, и в переменах для сердца нет измен.
Еще, еще мы скажем, но что, не знаю я,
Лишь знаю, что бессмертна любовь и жизнь моя.
Лишь знаю — побледнею, и побледнеешь ты,
И в нас обоих вспыхнут, лишь нами, все черты.
(Стихотворение Константина Бальмонта)
Конец