— А заклятье…
Снова посмотрела внимательно. И буркнула:
— Ничего ни у людей, ни у богов просить не буду. Но если меня сожгут… Так что поторопись со своим спасением.
И назад шагнула, в самый дальний угол клетки. Я же развернулась и пошла прочь из подвала, даже не отметив, когда ко мне снова присоединился Даг.
Мы прошли темный двор и по боковой лестнице поднялись в военный зал.
— Рассказала? — повернулся на мои шаги хозяин крепости. Кроме ярла Торрада там сидели лишь трое знакомых воинов, потому я зашла не скрываясь — и говорить могла без опаски.
— Нет. Не из клетки о таком рассказывают.
— Отказалась, значит? — насупился ярл, — Ничего, под пытками выдаст.
Мужчины.
Кровь пустить и голову отрезать — вот и весь разговор.
— Под пытками она может во вред что придумать, — покачала головой, — Здесь добровольное согласие нужно. Отпусти её, ярл, ничего плохого она твоим людям не сделала и не сделает — дорога её дальше идет.
— Погубить хотела!
А я все размышляла, что мне про колдунью и её травы рассказали. И что говорила она сама. И наклонилась к Торраду, чтобы только он и слышал:
— Полынь и печеночник, да еще с парой лепестков… Её кто-то попросил прийти, у кого и монеты были немалые, и возможности, но кто не хотел, чтобы дитя родилось.
— Да что она наговорила… — взвился мужчина.
— Не она. Сама додумалась.
Отпрянул. Кубок с хмелем опрокинул, но не заметил даже — задумался и побледнел чуть. У ярла четыре дочери были, взрослые уже, невесты… Да и мало ли сколько богатых девок в крепости невоздержанных. Никого мне зря порочить не хотелось, но и колдунью просто так пытать и в клетку прятать — на другую сторону переходить.
— Если ошибетесь и безвинную накажете — своим здоровьем рискнете, а может чего и хуже, — надавила я снова, припоминая его же россказни.
— Защищаете её будто… — Торрад начал сердито и тут же себя оборвал. Да только я закончила фразу.
— Будто я тоже чернокнижница? А разве не в этом и есть моя сила?
— Я подумаю, — потрепал он бороду, а я кивнула Дагу и ушла в предоставленную мне комнату, и не сомневаясь, какое решение примет хозяин дома. Глупцом он не был, иначе не стал бы во главе самой зажиточной после нашей крепости и не был бы так уважаем отцом.
Так что колдунью я выручила.
Та благодарить не стала — не в характере этого племени благодарить. Кивнула мне и прочь за ворота пошла. Приставленные воины за ней дернулись, но я только покачала головой — сначала ей нужно было очиститься от всего, что налипло за время заточения, а для этого — река и отсутствие чужого сглаза.
— Уйдет? — Даг тоже забеспокоился.
— Вернется, — ответила уверенно.
Благодарными они не были, а вот равновесие всегда держали. Я её безмолвную просьбу выполнила — значит она и мою выполнит. Расскажет все что знает.
А поможет ли это мне убить Короля — Ворона… что ж, скоро узнаем.
ГЛАВА 7
Дождь лил, не переставая, уже четвертые сутки.
Шкуры и одежда напитались влагой, от шерстяных накидок шла вонь, а холод стал моим постоянным спутником. Руки коченели, даже голос и тот, кажется, превратился в шепот первого снега. Но мы продолжали двигаться вперед, погрузившись в состояние оцепенения и ожидания, в котором было так же спокойно, как и за пеленой ледяного дождя. Стена падающего с неба потока будто отрезала нас от всего мира, а меня — от прошлого и будущего.
Мне нравилось.
Безвременье. А в нем — всегда бесконечность.
Колдунья рассказала мне все, что знала. У нее не было книг, свитков — таких богатств отродясь не водилось даже в общинах, не говоря уж о свободных чернокнижницах. Но все, что было в её голове и чем она решила поделиться — все стало теперь и моим.
Я слушала жадно, не прерывая, впитывая каждую историю так, как делала в детстве, когда своими премудростями делилась со мной Нья. В нашей крепости даже светлых колдуний не привечали — не сказать, что гнали прочь, но те и сами не задерживались. Возможно, на короля и мачеху повлияла история моего рождения, но все пользовались лишь услугами простых травниц, а если надо было что посерьезнее сделать — вправить вывих, перелом, а может с раной глубокой разобраться — то тут уже на помощь приходили жены воинов или их братья по битве. Многое они могли, пусть неискусно и без особенных приготовлений. Ножом, щипцами, да жилами животных. Припарками и кровопусканием. Уж деревяшку примотать к сломанной ноге или кровь остановить, перетянув конечность жгутом — на это и дети были способны. От ран и походных болезней, несмотря на героические представления о том, что смерть в битве предпочтительнее "смерти на соломе", все-таки желали излечиться.
Но не с помощью колдуний.
Чем дальше истории про их мастерство уходили на Север, тем больше опасений они вызывали. Будто под южным солнцем человеческие сердца открывались каждому, а в холоде — застывали недоверием. А может все дело в богах было? Те из них, что оказались сами не прочь застыть среди льдов, не хотели колдовать, поскольку и так были сильны — колдовство для воинов это не считалось почетным.
А может и в страхах… Всегда боятся тех, кто не понятен или могущественнее тебя самого.
Я же старалась понять. Слушала жадно, как определять, чем болен человек, по запаху крови, слушала рассказы про её сестер по духу и их магические ритуалы, про могущественные женские круги и стойкий огонь, про каленое железо и волшебные камни. Одни могли отвести беду и дурной взгляд, другие — излечить от слабости половой и бесплодия, третьи — защитить в порыве битвы. Слушала и про особые порошки, что определяли яд, и про те, что сами ядом являлись. И про добрые напутствия слушала, чья сила тем больше, чем больше любви и приязни ты испытываешь к человеку, которому говоришь это.
А заклятия…
— Любое заклятие два, три года отнимет, а то и всю жизнь, а ты хочешь променять силу на смерть чужака. Откажись…
— Не могу, — качаю головой, — Иначе жизней многие лишатся.
— Маленькая ты еще, — вздыхает колдунья, — А может далеко живешь от мора. Сколько таких было колдуний, которым казалось, что месть и обида, а может чье-то непонятное счастье — повод для смерти? Они не гнушались, насылали на хутора болезни, падал скот и умирали люди. Но потом и сами умирали, не в силах справиться с отдачей.
— Хватит рассуждений, — поджимаю губы, — давно уже все решила.
— Упрямая, — качает головой чернокнижницы, — Но может потому и переупрямишь богиню смерти. Слушай сюда… многого я не знаю — никогда не жаждала использовать, потому позабыла — но в тот момент, когда ты вступишь в полную силу — а ты почувствуешь это, поверь, даже если не чувствовала никакой силы прежде — тебе нужно будет вплести в свою невинную кровь заклинание. Как плетешь узор на жертвенной крови — так и свою сумеешь переменить. Мужчина в этот момент восприимчив и беспомощен, а твои соки и кровь с его смешаются, и заклятие к сердцу устремится…
— А заклинание…
— Не в нем суть, — перебивает раздраженно колдунья, — а в тех помыслах, что ты в нее вложишь. Но и слова слушай и запоминай…
Те напевные фразы продолжают звучать в моей голове, каленым клеймом дразня и будоража усталые мысли.
Темно уже совсем, а из-за дождя все и вовсе онемели — вон и Норк едва в седле держится, а ведь мальчишка выезжал полный сил. Младший, любимый сын Торрада. Вихрастый и нагловатый, но с такой очаровательной улыбкой и веселыми песнями, что даже суровые воины оттаивали, глядя на него, что уж про меня говорить.
Я знала печальную историю сыновей ярла. И старший и средний погибли. Такова уж судьба великих воинов, но Торраду это не мешало сопротивляться и с особым тщанием присматривать за Норком. И брал он того в походы пока только самые неопасные.
Вроде проводов чернокнижницы на костер.
— Далеко еще? — я пришпорила коня и подъехала к ярлу.
Он покачала головой, а потом подался вперед вдруг и довольно огладил бороду:
— Вон… знакомая излучина. А за ней — дорога к поселению.
Наша последняя остановка перед…
Я так сильно встряхнула головой, что ледяные капли разлетелись во все стороны, и пришпорила лошадь. Пусть разойдется, разогреется — а потом в сухой хлев отдыхать. А мне надо… вот эту пощечину природы по лицу, чтобы прийти в себя.