Я рассказал, чему учили нас по истории Южного Полюса в высшей школе астронавтов.
— Немного, однако. Я так и знала, что история Юга недооценивается. Факты ты, конечно, знаешь, но без глубокого проникновения в них. Ты — астронавт, и тем не менее не понимаешь космической опасности, заключенной в самой идее шероната. Предположим, а такая возможность не была исключена, что иерархический строй шеронов распространился бы на Северный Полюс. В этом случае шеронат на планете сохранился бы еще на столетие и вышел бы во Вселенную, стремясь к космическому господству. В сущности, к этому и сводилось все выступление моего отца. Он призывал Всепланетный Круг к мирному восстановлению шероната, не особенно на это надеясь. Для убедительности он использовал философские софизмы, устрашая слушателей грядущим вырождением и чередующейся гибелью вселенского разума. Он настолько одержим этой идеей, что не прочь бы прибегнуть к военному возрождению шероната. Но для этого у него нет никаких условий. Большинство шеронов его не поддержат. А самое главное — нет основной военной силы шеронов — фарсанов, все они погибли в войне с северянами. Я специально занимаюсь древней историей шеронов и их воинственных фарсанов и с удовольствием расскажу об этом подробнее. Тебе — астронавту — это полезно знать. Хочешь послушать?
— В другой раз, — сказал я, давая понять, что наша сегодняшняя встреча не будет последней.
— Хорошо, — согласилась Аэнна. — Лучше всего завтра днем. Весь день завтра я буду у отца. Ты знаешь, где он живет? Ну да, в оазисе Риоль. Он живет, как отшельник, — в пустыне, чтобы любопытные не мешали его научным изысканиям. Но попасть к нам не так просто. Надо знать шифр, который меняется каждые пять дней. Тебе его можно знать — ведь отец сам желает видеть тебя. У входа увидишь циферблат и наберешь шифр: ДН-134-03.
В это время мы проходили мимо висячей скамейки. На ней, видимо, кто-то сидел совсем недавно — скамейка еще слегка раскачивалась. Мы сели на нее и с увлечением разговорились уже о другом, о своей жизни, об искусстве, о природе. Это были прекрасные минуты. Над нами шелестели гладкие листья огромного гелиодендрона. Его светящиеся цветы чуть раскачивались, когда на них с радостным гудением садились ночные насекомые. Голубой свет пробивался сквозь шуршащие листья и падал на дорожку, рисуя меняющиеся, причудливые узоры. А вверху, над нами, неуловимо медленно и беззвучно кружился хоровод серебристых звезд во главе с царственной Туангой…
Нет, не могу без волнения и щемящей грусти вспоминать эту ночь. Именно тогда я впервые почувствовал, что, улетая в скором времени в космос, я покину, и, быть может, навсегда одну из самых прекраснейших планет Вселенной. В космосе, думая о Зургане, я всегда вспоминал и голубые светящиеся цветы гелиодендронов, и трепетные тени на дорожке аллеи, и огненную россыпь звезд, и голос Аэнны…
Когда Аэнна рассказывала о себе, в ее голосе звучала грусть. Я начал понимать причины этой грусти. Она любила отца и в то же время не понимала его, не разделяла его взглядов. Но она не покидала отца. Ведь он был так одинок, если не считать помощников по научной работе.
— Странные они, эти помощники, — говорила Аэнна. — Люди они, безусловно, одаренные. Многие из них участники сегодняшнего Круга. Совсем недавно были они общительными, находили время беседовать со мной. Они часто спорили с отцом, не соглашались с ним по многим научно-философским вопросам. Дело доходило до разрыва. Многие собирались уйти, несмотря на то, что в лаборатории отца проводятся какие-то интересные опыты. Какие — я не знала. И вдруг с помощниками произошли непонятные перемены. Они стали менее общительными. Лишь изредка вступали со мной в короткий разговор, даже шутили. Но делали это словно по обязанности, торопились поскорее скрыться в лаборатории. Работают они на отца, как рабы. И что самое удивительное — никаких споров, никаких разногласий. Они во всем соглашаются с отцом, поддерживают и даже пытаются развивать дальше его ошибочные, зачастую идеалистические философские концепции Отец, конечно, обладает могучим интеллектом и сильной волей. Но впасть в полное духовное порабощение — это уже слишком, в этом что-то непонятное. Я сама стала избегать встреч с помощниками. Особенно я боялась одного типа, который используется отцом на самых черновых работах. Он мне внушал просто отвращение. Причину этого отвращения я поняла недавно, когда услышала от отца, что этот тип совсем даже не человек…