Теперь без ошибки можно предположить: 410-й номер скрывался ловко, каким-то образом он узнал, что в город Сумора на короткое время прибыл один из членов экипажа космического корабля. Перед такой важной добычей фарсан не устоял. Так появился двойник Рогуса.
40-й день 109 года
Эры Братства Полюсов
Последний день… Завтра сброшу на планету дневник и взорву звездолет. Сейчас корабль на круговой орбите и совершает уже четвертый оборот вокруг планеты. На экране видны мельчайшие детали. Голубой, видны ее разумные обитатели, как будто они рядом и я могу с ними говорить… А наш корабль, возможно, кому-либо из них сейчас кажется обычной падающей “звездочкой”.
Собратья по разуму! Мне грустно, невыразимо грустно, что не придется встретиться с вами. О многом хотелось бы вам сказать. И в первую очередь о человеке… Странно, раньше мне как-то не приходили в голову мысли о человеке. Но сейчас, окруженный фарсанами, этими совершеннейшими и в то же время отвратительными копиями людей, я с восторгом думаю о человеке, о его величии, о его бесконечной ценности…
Человеческий организм чрезвычайно сложно устроен. Но я согласен с кибернетиками: сложность эта не безгранична и потому организм человека в принципе поддается моделированию, а его мышление — имитации. Но только имитации. Нельзя забывать социальную природу мышления. Сознание, мышление — не только свойство высокоорганизованной материи, но и продукт общественной истории, которой нет и не может быть у фарсанов или других кибернетических машин. Кроме того, необходимо, на мой взгляд, учитывать диалектику развития кибернетики. Ведь человек, создавая все более сложные кибернетические устройства, сам будет при этом усложняться, его духовный мир совершенствоваться и углубляться. Человек-творец, моделирующий свое подобие, всегда выше своей логически-эмоциональной копии. Уступая машине в простых логических операциях, в главных — в творческих — областях он будет всегда неизмеримо выше ее…
Когда в душе моей проносится буря вдохновения и мой трепещущий мозг становится каким-то светоносным источником идей и образов, могу ли я в это время сравнить себя с фарсаном? О нет!.. Человек — это зеркало Вселенной, его сознание — это целый океан звездного света. А любое, даже самое совершенное кибернетическое подобие человека — это тьма, это черная бездна, в которой происходят сложные электронно-энергетические процессы, лишь имитирующие мышление своего творца…
Даже фарсаны Тари-Тау и Лари-Ла не заставят меня изменить свои взгляды. Фарсан Тари-Тау изумителен. Вир-Виан мог бы гордиться этой несомненной удачей. Но говорить об абсолютной адекватности живого Тари-Тау и фарсана, конечно, смешно. Фарсан безупречно копирует поведение и внешность Тари-Тау, в своей бездонной памяти он носит все его знания, весь жизненный опыт. Фарсан прекрасно помнит не только стихи Тари-Тау, но и его самые затаенные, самые смутные поэтические замыслы. Но вот осуществить их он уже не способен…
Зато с каким совершенством этот фарсан читает стихи! Вот и сегодня он ошеломил меня поэмой — по-видимому последним и самым лучшим произведением Тари-Тау.
Тоска по родине… Кому из астронавтов она не знакома? С самых первых дней полета в душе у царственного мечтателя и поэта Тари-Тау тоска по родине росла, любовь к ней становилась почти безграничной. И эта грусть и эта любовь в последние дни жизни Тари-Тау вылились неудержимым, звенящим потоком поэтических строк. В поэме звучала не только тоска по родной планете, но и ликующая радость грядущей встречи, когда наш корабль, обожженный лучами неведомых солнц, овеянный холодными космическими ветрами, вернется на Зургану. Это была великолепная поэма — сверкающая и чеканная, как драгоценный камень, звеневшая, как бронза, таившая отблеск непостижимой красоты жизни. Не было у нее лишь конца.
— Не успел… — притворно оправдывался нынешний Тари-Тау.
Бурю восторга изобразили фарсаны. А Сэнди-Ски! Этот в общем-то не очень совершенный фарсан был великолепен…
Я вернулся в каюту, сел за клавишный столик, а в ушах еще долго звучала музыка поэмы.
Странное действие оказывает поэма: грусть, навеянная ею, быстро прошла, а в душе осталась только радость, буйная, алая радость. Видимо, поэтому у меня сегодня, в последний вечер моей жизни, такое приподнятое, почти праздничное настроение и такие торжественные мысли о человеке. Я был рад за Тари-Тау, создавшего отличную поэму Я рад и горд вообще за человека — творца величайших духовных ценностей, преобразователя природы, покорителя космических стихий.