Судьба гуманизма в XXI столетии
Интерес к Лобнору являлся долгоиграющей темой в отношениях Гедина и российской элиты. Лобнор интересовал элиту российской военной разведки. Гедин обсуждал с ними свою версию Лобнора, опровергал версию Пржевальского и поддерживал своего учителя Рихтгофена
Мне, конечно, скажут, что Бадмаев тут ни при чем. Что Свен Гедин — это просто дерзкий путешественник, невероятно талантливый и волевой человек, завоевавший общественное признание своими смелыми путешествиями. И что после того, как Гедин это признание завоевал, ему открылись все двери. В том числе и те, которые были закрыты для других, не проявивших вышеназванных качеств и потому не удостоившихся быть принятыми японским микадо, русским царем и другими высочайшими фигурами.
Я никоим образом не отрицаю того, что Свен Гедин обладал и талантом, и неукротимым волевым началом. Что он был незауряден, удачлив в своих дерзких начинаниях. Причем удачлив именно так, как бывают удачливы только беспредельно дерзкие люди, в каком-то смысле отчаявшиеся, а в каком-то смысле — уверовавшие в свое предназначение. Причем в подобных людях беспредельное отчаяние и столь же беспредельная вера в свое предназначение не противостоят друг другу, а сливаются в единое эмоциально-волевое целое.
Отдавая тем самым должное Свену Гедину и никоим образом не утверждая, что он был марионеткой, ведомой некими тайными силами, я категорически отказываюсь видеть в этом выдающемся человеке просто гениального первооткрывателя земель, этакого шведского (или шведско-немецкого) Колумба конца XIX — начала ХХ века, открывавшего не Америку, а Тибет.
Открытым остается и вопрос о том, кем именно был Колумб. И какие мощнейшие сокровенные механизмы, не сводимые к жажде открытий и путешествий, управляли поведением этого человека. Может быть, Колумб просто жаждал открытий и приключений. А может быть, он посвятил себя некоему служению (как кое-кто считает, рыцарскому служению королеве Изабелле). А может быть, у Колумба были еще более высокие ориентиры, служение которым сподвигло его на подвиги и открытия.
Во-первых, нас с вами в рамках данного исследования не интересуют мотивы Колумба, а также других великих путешественников более близких к нам времен.
А во-вторых, мы можем только догадываться об этих мотивах. В случае Свена Гедина всё иначе. Его мотивы нас интересуют. И они могут быть обнаружены без особого труда. Мы можем сказать по поводу Гедина что-то внятное. Мы можем не использовать при обсуждении его мотивов необязательное и в нашем случае абсолютно недопустимое «может быть».
Сразу же после того, как было объявлено о самоубийстве Адольфа Гитлера, Свен Гедин дал интервью газете «Даггенс ньюхетер». Или, точнее, по просьбе этой газеты он написал некролог на смерть своего любимого фюрера (в которую, кстати, скорее всего не верил).
Вот что сказано в этом некрологе, который подписан Гедином:
«Я храню глубокую и нерушимую память об Адольфе Гитлере и считаю его одним из величаших людей в мировой истории. Теперь он мертв. Но его дело будет жить. Он сделал Германию мировой державой. Теперь эта Германия стоит на краю пропасти, поскольку ее противники не смогли вынести ее растущей силы и мощи. Но 80-миллионный народ, который в течение шести лет стоял против всего мира — за исключением Японии — и который сражался один против двадцати пяти, никогда не удастся уничтожить. Память о великом вожде будет жить в немецком народе тысячелетиями».
Я привожу читателю неопровержимый исторический документ, свидетельствующий о позиции Свена Гедина. А значит, и о его мировоззрении. Для того, чтобы оценить этот документ по достоинству, надо мысленно вернуться в 1945 год, в те страшные для нацистов дни, когда было объявлено о самоубийстве Адольфа Гитлера. Нацисты потерпели жуткое поражение. Такое поражение оставляет раны даже в самых убежденно-гитлеристских душах. Оно ломает даже самых стойких нацистов. Но не Гедина. Гедин остается несокрушим, как скала. Мало таких примеров несокрушимости. Да, у особо выдающихся эсэсовцев, таких, как Отто Скорцени или перечисленные мною ранее борцы за неонацистский реванш, эта несокрушимость тоже была. Но она в тот час поражения не была присуща даже многим из избранных нацистов. А тех, кому она была присуща, можно назвать «избранными из избранных».
Такие «избранные из избранных» — люди, обладающие глубочайшей убежденностью, абсолютной мировоззренческой цельностью. Их можно и должно называть «псами ада». Но при этом нельзя не признавать наличия в них такой фантастической целостности и убежденности.