В мае 1938 года в Тибет по указанию Генриха Гиммлера была направлена немецкая научно-исследовательская экспедиция (закончившаяся в августе 1939-го), которой руководил Эрнст Шефер. Экспедиция действовала под эгидой общества «Аненербе». Шефера курировал лично интересующий нас Вольфрам Зиверс. Да, между Шефером и Зиверсом существовали достаточно сложные отношения, но в Третьем рейхе сложные отношения между различными нацистскими оккультистами — скорее норма, чем исключение. Шефер установил радиомост между Берлином и Лхасой. Он снял фильм «Таинственный Тибет». Участники экспедиции возвратились на территорию рейха в 1939 году. Они были встречены нацистами как национальные герои. Гиммлер лично вручил Шеферу кольцо «мертвая голова» и почетный кинжал СС. Позже на Тибет отправлялись и другие нацистские экспедиции.
Все они в условиях жесткой зарегулированности, свойственной нацистскому рейху, так или иначе курировались «Аненербе». А «Аненербе», как мы уже убедились, курировали Зиверс, Хильшер и… Свен Гедин.
Так каков он, «святой Тибет» Свена Гедина?
Первой крупной фигурой, обратившей внимание на Свена Гедина, был, безусловно, Людвиг Нобель. Людвиг Эммануилович Нобель (1831–1888) — предприниматель, инженер, изобретатель и меценат, старший брат и деловой партнер Альфреда Нобеля, учредившего нобелевскую премию.
Нобель имел большие заслуги в сфере развития военной техники. Одновременно он был очень крупным нефтедобытчиком. Рассказы Гедина о том, как именно он заинтересовал Нобеля, убедив знаменитого шведа встретиться с ним в первый раз, его описания того, как развивались отношения с Нобелем, оставляют ощущение недосказанности. Но даже если считать, что эти описания являются полными и исчерпывающими, — нельзя не обратить внимание на перечень тех, с кем Свен Гедин пересекался в начале пути.
Все эти люди — Нобель, выдающийся шведский путешественник Норденшельд, другие столь же выдающиеся фигуры, тот же Фердинанд фон Рихтгофен, например, — не обращали внимание на молодых людей, не входящих в суперпривилегированное сословие, в случае, если эти люди не были чем-то особо примечательны. И эта особая примечательность не могла не быть связана с той или иной мировоззренческой экзотикой. Потому что вся великая путешественническая субкультура той эпохи была пронизана такой экзотикой. Потому что особо ею была пронизана норвежско-шведская субкультура, в которую так или иначе были вписаны великие путешественники. И наконец, потому что никакие экспедиции в Тибет не осуществлялись вне подобных мировоззренческих экзотик, тесно переплетенных с разведзаданиями.
Ощущение недосказанности усиливается, когда Гедин рассказывает о финансировании тех или иных его экспедиций. Ведь братья Нобели не просто поболтали с Гедином. Они финансировали его тибетские начинания. А братья Нобели никогда ничего не финансировали в случае, если не существовало какого-то фундаментального интереса. А какой интерес мог быть у этих братьев к Тибету? Ведь не промышленный же, не правда ли?
Один мог быть интерес — экзотический, мировоззренческий, субкультурный.
Кстати, о Лобноре. Гедин посетил это озеро в 1895 году. То есть через 19 лет после Пржевальского. Но кроме уточнения карт Пржевальского, у Гедина была еще одна задача — обнаружить эти самые древние города, о которых он говорит в своем предсмертном письме, приведенном выше. И он их обнаружил. Двенадцать лет спустя, пользуясь картами Гедина, английский археолог Аурель Шейн добрался до древних городов, обнаруженных Гедином и нанесенных им на карту, и раскопал эти города.
Так когда же закладывалась страстная установка Гедина, которая столь мощно проявилась в написании некролога на смерть Гитлера? Не в Тибете ли? Ранние тибетские путешествия Гедина, конечно, находились под опекой русской стратегической разведки. По этому поводу нет никаких сомнений. Как нет никаких сомнений по поводу того, что позже Гедин стал врагом сначала царской, а потом Советской России. Но мало ли кто находился под опекой русской стратегической разведки, имевшей, в отличие от братьев Нобель, вполне очевидные интересы в Тибете, а также в Китае, Монголии и Туркестане…
Разве этого достаточно для того, чтобы быть принятым императором Николаем II? А Гедин был принят Николаем II. Он с ним обедал, беседовал. Император особенно интересовался исследованием озера Лобнор. Собственно, что так могло особо интересовать в этом Николая II, который, если верить Гедину, бесконечно долго с ним разговаривал о русской восточной политике и многом другом?