Одно дело — инженер советского государства, которое выдвигало на передний план самых способных, и другое дело — инженер современной России, с ее проблемами социальных перегородок, разрушения образования, а главное внутреннего ощущения вторичности по отношению к Западу. То есть на первый план выступает так называемый «человеческий фактор». И если в СССР этим фактором занимались, и собственно он и стоял во главу угла, то в наших современных реалиях общества потребления человек- это сущность, которая не только не развивается, но по существу выводится за скобки развития. Непонятно только одно, почему сторонники технологизма, ратующие за уменьшение в военной сфере влияния фактора неразвивающего человека, забывают о том, что, в конце концов, такой неразвивающийся человек будет не способен развивать и сами высокие военные технологии?
При гипотетическом столкновении высокотехнологичных армий, коими на сегодня являются армии РФ и США, ресурсы высокотехнологичного оружия будут исчерпаны максимум через 3 месяца. А значит, как утверждает автор, армии будут вынуждены перейди к предыдущим поколениям вооружения. То есть война приобретет характер военных действий 40–50 годов прошлого века.
Здесь хочется задаться вопросом — не был ли выбранный путь технологизма по своим итогам тупиковым? Что человечество, по меньшей мере в военной сфере, выводит какую-то странную петлю, которая длится уже 60–70 лет? Может эта петля «вообще» подтверждает порочность перекоса развития в сторону технологий?
Вернемся же ко второй стадии новой гипотетической войны. Автор, на примере Донбасса, верно указывает на такой важнейший фактор победы в такой войне, как воинский дух. Но, вспомнив массовое добровольное вступление советских граждан в ряды Советской Армии в июне 1941 года, и сопоставив с беженцами «пляжного вида» из Донбасса в 2014 году, невольно зарождается скептицизм в воинском качестве современного российского человека. Какой может быть воинский дух у потребителя, который лишен не только развития, но и важнейшей духовной основы — платформы ценностей и идеалов? Конечно, президент РФ Путин объявило о патриотизме, о любви к Родине, как новой национальной идее. Но как укладываются в образ Родины вопиющая социальная несправедливость и всеобщая разобщенность? Как образ больной матери, без диагноза болезни и предписания необходимых мер лечения, подвигнет современного человека не бежать от одра больной, а бороться до последнего за ее жизнь и выздоровление?
Как вариант выхода из этой ловушки технологизма может стать упоминаемый вскользь автором сверхреволюционный прорыв — создание оружия на новых физических принципах. Опять же возникает вопрос: кто совершит этот прорыв и станет обладателем нового оружия? США, из-за всех сил пытающегося сохранить мировую гегемонию? В таком случае, ни нашей стране, ни всему миру ничего хорошего ждать не приходится. Если же Россия станет обладателем такого оружия, что она станет делать? Будет единственным обладателем, или же поделиться новоизобретенным оружием с мировыми партнерами, для сохранения мирового баланса? Если Россия останется единственным обладателем, где гарантии, что у части нашей элиты не возникнет искушение определенного свойства? Ведь мы же не развиваем человека, так что человек элиты вполне захочет прельстится, и осуществить все возможности этого оружия.
То есть, если продолжать развитие технологизма в любом направлении, везде натыкаешься на тот самый вопрос нового человека. А в максимуме — нового жизнеустройства. Сможет ли, и захочет ли Россия дать свой главный «асимметричный» ответ на этот проклятый вопрос?
Мультикультурализм и интернационализм — две большие разницы
Отклик на статью «Идея фундаментального неравенства. От нацистской «классики» — к актуальности — 2», опубликованную в № 167 от , рубрика Война идей
