— Может, рехнулся, — предположил Шевцов, упаковывая вещи старика в пакеты. — Эдак по жизни ломало, еще раньше могла крыша поехать. Вот и вышел за справедливостью.
— Вряд ли тронулся, все взял, тщательно подготовился и пошел, как в последнюю атаку.
— Ну а я о чем? Чего ему иначе дался красный автобус? Кстати, а где его водитель? Ты говоришь, стрелял в лобовое, точно?
Я кивнул.
— Записки у него не было, — запоздало сказал Диденко. — Надо у старика на квартире все осмотреть, может, забыл.
— Для сумасшедшего вполне логично.
— Да не похоже, чтоб рехнулся, — сказал я. Мы перебрасывались одними и теми же предположениями, пока не подошел водитель. По-русски он говорил плохо, к тому же был сильно напуган, но хоть не ранен. Подал липовую регистрацию, на которую Стас не взглянул, и долго путался в словах. Диденко его отпустил и сам пошел осматривать автобус, я потянулся за ним.
Внутри никого, все поспешили уехать. Я только сейчас обратил внимание, что это был не обычный рейсовый транспорт, а бесплатный челнок торгового центра, что возил покупателей до метро и обратно. Все время смотрел на старика, а вот автобус остался без внимания. Странно, ведь автобус красный, а это редкость, чаще бело-зеленые. Сегодня вообще все как то не так.
— Следов пули не нахожу, весь левый перед чист, — наконец объявил Стас. — Ты уверен, что стрелял именно в лобовое?
— Я находился прямо за ним, в четырех шагах.
— Руку в последний момент могло повести.
Спорить я не стал, вместо этого еще раз внимательно оглядел стекла и металл корпуса, на первый взгляд ничего, может, только царапнуло. Стрелял с пары метров, мне отчего-то не хотелось верить, что старик промахнулся. Я уже подошел к стеклам салона, когда Шевцов неожиданно оказался передо мной с внутренней стороны, я вздрогнул и отпрянул. Он усмехнулся, уселся на переднее сиденье, наконец-то взялся За писанину.
— Здесь ни крови, ни пробоин. В молоко.
— Пулю надо найти.
— Ага, вон сзади пустырь, можешь облазить хоть весь, у тебя времени до фига, — за криминалиста влез Стас. — Ладно, сейчас утрясем формальности и сходим в его каморку.
— Может, за внуков мстил? — медленно произнес я.
— Продавцу клея или тому, кто на стреме стоял?
— Не знаю. Я ищу в его действиях логику.
— Ты сам-то, когда работал, много дел с логикой видел? Ну то-то. Курить будешь?
Я покачал головой. Вот странно, старик задел меня чем-то, зацепил внутреннюю струну, захотелось понять, докопаться до сути. Я думал, этот голод по работе сошел еще в стажерах, но нет, снова проявился. Стоило два года побыть внештатным сотрудником. Сам не знаю, почему я не ушел совсем, оставив себе эту лазейку? Ведь не собираюсь возвращаться.
Подъехала санитарная, старика запаковали в мешок, небрежно бросили на полку, зеваки стали расходиться: зрелище кончилось. Мне часто доводилось видеть, как машины сбивают пешеходов, сталкиваются друг с другом. И всегда одно: на несколько мгновений мертвая тишина, а затем будто из ниоткуда подходит серая, безликая толпа. Молча смотрит, в последние годы еще и снимает. Потом выкладывает в сеть или втихую хвастается увиденным. Именно хвастается, по-другому не скажешь. Вроде и сочувственно к жертве, но так смакуя подробности: иные свидетели в раж входили, потели, махали руками, краснели лицом. Будто вымещали на неведомой жертве свои страхи, жалея, радовались, что остановились, не стали переходить, успели увернуться. Что почувствовали что-то иное, кроме холодных прикосновений нового дня. Будто впервые оргазм испытали.
Таня говорила мне нечто подобное, когда… нет, не буду сейчас.
Врач с санитарной машины пообещал закончить завтра, и так дел навалом. Бухнул дверью и скрылся. Шевцов походил среди уже откровенно разбегавшихся зрителей, без толку, свидетелей не нашлось, он реквизировал машину и отправился в отделение. Может, потом будут, ведь я не один тогда стоял на полосе. Хотя кому они завтра, Диденко получит заключение, отдаст дело и примется разгребать старые завалы. Как-то не хочется, чтобы о старике забывали столь быстро. Как-то… больно мне за него, что ли? Ведь не просто же так он вышел на улицу с двумя пистолетами и полной информацией о себе. Не просто так не стал обращаться в органы, а решил вести свои счеты. Может, у него в каморке все же найдется записка.
Мы же со Стасом отправились к дому, зачуханной серой шестнадцатиэтажке, обросшей остекленными балконами, как затонувший корабль — раковинами. Шестой этаж, лифты не работают, обшарпанная лестница, изрисованная похабщиной, заваленная пивными банками и шприцами. Диденко позвонил, ответа не было, взятыми у старика ключами, в нарушение всех инструкций — а когда иначе? — вскрыл коммуналку.