— Прелестная Локателли! Уступите моей любви! Давайте поженимся! Мы откажемся от путешествий и укроем наше счастье на вилле, которую я куплю в Калифорнии, в Сан-Диего. Мне хочется иметь дом с очаровательным видом из окон, и мы будем выращивать апельсины!
— Это невозможно, синьор Чизлам. Я невеста одного моего соотечественника, который служит офицером в Болонье. У него нет ничего, кроме жалованья, и мы ждем, пока я накоплю приличное приданое, чтобы пожениться.
— Ну что ж, тогда прощайте, синьорита Локателли! Такой бедный шут, как я, не может надеяться на преимущество в вашем сердце перед блестящим офицером. Прощайте, синьорита! Я желаю вам счастья как можно скорее. Разрешите мне немного пополнить приданое, которое вы копите!
Я подумал: «Этот удивительный ловелас, однако, славный малый! Но все же его мания ежедневно жениться весьма неудобна для других — это будит меня внезапно и намного раньше, чем я привык вставать!»
А на следующую ночь я вообще не мог ни на минуту сомкнуть глаз!
Господин Чизлам беседовал с мужчиной на новом английском, характерном для Соединенных Штатов, и с западным акцентом.
— Ах, Чизлам, вы — несчастный человек, который умрет в одиночестве, без семьи, без любви!
— Вы правы, Чизлам, и пора уже мне покориться судьбе. Всю жизнь я забавлял и развлекал миллионы людей во всех частях света, но так и не нашел себе жены.
— Чизлам, вы были всеобщей радостью, воплощением веселого смеха на всей земле. Это слишком много для одной женщины. То, что предназначено для всех, может своей грандиозностью привести в ужас кого-нибудь одного!
— Итак, Чизлам, я, считавший себя самым смешным и веселым из людей, оттого оказался теперь самым печальным!
— Увы, Чизлам! Я думаю то же самое. Ваша неистощимая фантазия, которая до сих пор вызывала неслыханное веселье во всех уголках земли, оказалась недостаточной, чтобы какой-нибудь простой девушке вы стали милее всех других! Находясь среди публики, она смеялась вместе со всеми, но, если вы начинали говорить с ней о любви наедине, вы вызывали у нее только чувство бесконечной грусти.
— Что же, так и бывает на свете, Чизлам?
— Да, Чизлам, так и бывает на свете!
— И никогда у меня не будет никого, кто бы утешил меня, кроме меня самого?
— Никого, кроме вас самого, Чизлам.
Этот диалог между двумя таинственными Чизлами длился бы, наверное, еще много времени, если бы я, выйдя из терпения, не застучал изо всех сил кулаком в перегородку, отделявшую меня от моего соседа, с криком:
— Джентльмены, еще не утро, еще время спать!
Оба Чизлама мгновенно умолкли, и я тотчас же погрузился в глубокий сон.
Но каково было мое изумление, когда я, опять внезапно разбуженный около восьми часов утра, услышал, что мой сосед возобновил свои матримониальные разговоры с гордой и независимой Олли, чей голос я запомнил с той самой первой ночи моего пребывания в Лондоне.
Я оделся со всей возможной поспешностью и отправился искать респектабельную хозяйку пансиона.
— Мадам, в комнате, которую вы мне предоставили, совершенно невозможно спать! Ранним утром, на рассвете, мой сосед начинает разговаривать с посетительницами, а всю ночь беседует с посетителями!
— О, какой у вас чуткий сон, месье!.. Это знаменитый клоун Чизлам Борроу. Он родился в Калифорнии и выступал на сцене всегда один, но его фокусы, чревовещание и умение мгновенно переодеваться и преображаться в толпу персонажей принесли ему известность во всем мире. Он очень образованный и знает множество языков. С возрастом к нему пришло богатство. Теперь господин Чизлам — старый холостяк. У него нет ни родных, ни друзей. Уже три года назад он снял у нас комнату с пансионом и не разговаривает ни с кем, кроме как с собой.
Чревовещание дает ему возможность, когда он захочет, как бы общаться с другими людьми. Часто случается, что он разговаривает с теми женщинами, на которых хотел жениться. А иногда с самим собой. Слушать это бывает очень грустно. Чизлам Борроу, месье, достоин жалости, ведь все эти воспоминания вслух — вы, конечно, думаете о них то же, что и я, — ничего не стоят, несмотря на то, что в них участвуют разные лица. Это просто якобы беседы с какой-нибудь мнимой супругой или невестой, чьи волосы поседели так же давно, как и у самого старого клоуна, столь одинокого и несчастливого, — беседы, которые чуть-чуть облегчают его печальную старость…
Некоторое время спустя я уехал из Лондона, так и не увидев Чизлама Борроу.