А в это время в отрядах гарибальдийцев Джованни Морони{241}, схлопотавший пулю в живот, умирал, думая о своей матери Аттилии; в Париже Давид Бакар вязал шерстяные шлемы для солдат и читал «Эко де Пари»; Вьерселин Тигобот ехал верхом, а на прицепе вез в Ипр бельгийскую пушку; в каннской больнице мадам Мускад ухаживала за ранеными; каптенармус лжепиита Папонат находился в призывном пункте пехоты в Лизьё; Рене Дализ командовал пулемётным расчетом; Бенинский Птах маскировал тяжелое артиллерийское орудие; в Сепени, в Венгрии, перед алтарем, где в раке покоится святая Адората, маленький элегантно одетый старичок совершал самоубийство; в Вене граф Поласки, чей замок расположен в окрестностях Кракова, выторговывал у старьевщика необычную маску с клювом орла; фельдфебель Ханнес Ирлбек отдавал своим рекрутам приказ убить старого арденнского священника и четырех беззащитных девушек; в Лондоне старый чревовещатель Чизлам Борроу собирался пройти по больницам и развлечь раненых. И снаряды сверкали, рассыпаясь чудесными искрами.
Следом за ними воскресший поэт увидел глубокие моря, плавучие мины, подводные лодки, грозные военные флоты. Он увидел поля сражений Восточной Пруссии, Польши, тихий сибирский городок, сражения в Африке, Анзак и Седюль-Бар{242}, Салоники, изуродованную красоту и пугающе бесконечные, словно море, окопы Сухой Шампани, раненого младшего лейтенанта, которого несут к лазарету, и бейсболистов Коннектикута, и сражения, сражения, сражения; но в минуту, когда он должен был увидеть заранее предвкушаемый финал, капрал вновь надел свою безглазую маску и, прежде чем уйти, сказал:
— Артиллерист, вы опоздали на перекличку. Теперь вас отметили как отсутствующего.
Раздались нежные и меланхоличные звуки трубы, игравшей отбой.
Перед тем как отправиться в казарму, воскресший поэт поднял голову к небу и увидел созвездия, которые в ответ на исторгаемые землей и небом крики рассыпались миллионом душистых, сияющих лепестков и складывались в слова:
Он ушел с равнодушным видом, как и другие…
И фронт озарялся огнем, разлеталась шестигранная картечь, распускались стальные цветы, колючая проволока извивалась от кровавого желания, траншеи открывали свои чресла, будто самки перед самцами.
И пока поэт слушал свист снарядов над окопами, Прекрасная Дама ласково сжимала в руке всемирное мужское достоинство, свою великолепную подвеску из храбрых воинов, горящую бесчисленными огнями.
Когда капрал в безглазой маске, окутанный облаком удушливого газа, подъехал к линии фронта, чтобы договориться о заготовке дров, он на секунду замер на месте и очарованно улыбнулся будущему — в этот момент снаряд большого калибра поразил его прямо в голову и вышел из нее, как невинная кровь, как ликующая Минерва.
Встаньте все и поприветствуйте победу!