Однажды на уроке чтения катехизиса, протерев очки краем засаленной сутаны, хромой викарий храма Святой Репараты сказал Луи:
— С тобой, Луи, беда случится! Потому что ты, Луи, лицемер. Выглядишь как сущий ангел. А на самом деле, даже клопы и те, если б умели на колени вставать и молиться, к Богу были бы ближе тебя. Тебе смешно, смейся надо мной, но с Господом шутки плохи. Впрочем, ты и сам это увидишь. Скоро. Скорее, чем тебе хотелось бы.
Луи Жиан слушал нотации викария, стоя и потупив глаза. Но как только учитель отвернулся, нечестивец стал передразнивать хромого, подражая его нетвердой походке, и, кривляясь, принялся напевать себе под нос:
— Пять плюс три будет восемь. Восемь будет пять плюс три.
О том, чтобы измениться, этот юнец из Ниццы и не помышлял. До четырнадцати лет он ходил в школу, но довольно редко, а все больше развлекался, околачиваясь под мостами через реку Пайон и на холме Шато — сперва с мальчишками, своими ровесниками, а затем и с девчонками.
Когда Луи исполнилось четырнадцать, его устроили помощником к торговцу тканями в новый квартал, и он покинул старый город, напоенный ароматом фруктов, смешанным с запахами свежего мяса, дрожжей, рыбы и мочи. Хозяин лавки и его жена с первого же дня обратили на мальчугана внимание и, как истинные ницианцы, заставили трудиться не покладая рук, денно и нощно.
Хозяйка была рыжей, как апельсин. От хозяина пахло луком и анчоусами. Однажды во время карнавала Луи Жиан позволил переманить себя пятидесятилетнему русскому педанту, который просил обращаться к себе «Мой генерал!», а Луи в ответ называл Ганимедом{45}.
Когда же выяснилось, что русский требователен и скуп, Луи его обокрал и был таков.
После русского он втерся в доверие к обжорливому и грубому турку.
С новым другом Луи продержался до поездки в Монте-Карло, где тот спустил всё свое состояние, и сразу же был оставлен ради американца. Жиан считал себя чем-то вроде карты мира, на которой умещаются все народы на свете, и находил свое положение вполне выгодным.
Однако, заработав денег, он не обрел покоя — добродетели, доступной лишь праведным людям. А старых друзей стал презирать с такой силой, что при встрече даже не удостаивал взгляда. Они отвечали ему тем же и не упускали случая, столкнувшись с Луи, сделать пошлый жест, согнув левую руку, положив ее на внутреннюю сторону правого локтя и тряхнув правым кулаком. Или изобразить букву Z из алфавита глухонемых{46}, известную в Монако, Ментоне, Ницце и деревушке Тюрби как весьма неприличный знак.
Вскоре Небеса возмутились беспутству Луи Жиана не меньше, чем его заклятые друзья. Бог решил, что голубку, который гордится своей замаранной репутацией и умением ссать против ветра, пора платить по счетам.
Как-то раз, оскорбив на улице старого приятеля, резко его окликнувшего, Луи Жиан нарвался на крупную ссору, за которой последовали драка и угрозы мести.
Однажды вечером, на обратном пути из театра, куда Жиан ходил в полном одиночестве, его подстерегли четверо молодых людей, каждый из которых, кстати, был ничем не лучше своей жертвы. Предварительно выпив несколько бутылок корсиканского вина — в XVI веке оно считалось очень хорошим, но с тех пор уже давно не в цене, — молодые люди подкараулили Луи около виллы, где любитель садиться на кол проживал вместе с каким-то извращенцем из Австрии.
Из театра Жиан возвратился за полночь, около дома беднягу схватили, заткнули ему рот, насадили на кол садовой изгороди и побежали прочь, подгоняя друг друга пинками…
Казненный скончался, испытав сладостную боль. Он был прекрасен как Аттис{47}. И вокруг кружили светлячки…
II. ТАНЦОВЩИЦА
Однажды мне довелось прочитать у одного старого автора то ли правдивую, то ли вымышленную историю о смерти Саломеи{48}. Я не стал украшать свой рассказ ни замысловатыми словечками, ни детальными описаниями одежды и убранства дворцов, ни мудреными терминами, якобы передающими особый местный колорит, — все эти излюбленные современными авторами приемы я оставил в стороне. Честно говоря, мне бы и при желании не удалось ими воспользоваться в силу собственной глубокой непросвещенности, я ведь даже имена героев взял из Евангелия{49}.
Убийцы Иоанна Крестителя{50} были наказаны. Но вернемся к началу. Всё произошло по вине Иродиады — как-то раз при виде соблазнительного, стройного тела пророка Иоанна, призывавшего людей окунуться в реку и смыть с себя грехи, у нее помутилось сознание. И хотя пожиратель акрид поступил точь-в-точь как Иосиф, слуга Потифара{51}, рано подавленное плотское желание к той, которая однажды возжелала его, дало о себе знать. Когда кровосмесительница Иродиада нарушила еврейские законы и вышла замуж за своего деверя Ирода Антипу{52}, в обличительных словах Иоанна Крестителя появились нотки ревности. Иродиада мечтала получить голову Святого, однако осуществить ее желание смогла лишь ее дочь Саломея. Разодетая в яркие, пестрые одежды, сверкающая драгоценными камнями, нарумяненная, с подведенными черной краской глазами, Саломея исполнила царю танец, пробудила у него греховное желание повторного кровосмешения и после могла просить, чего душе угодно.