— Твой бесплодный голыш покроется обильной порослью, но никогда не забывай об этом благодеянии и навсегда прокляни лавровую ветвь.
Одновременно с лысым приблизилась девица. Она умоляла Тограта:
— Добрый человек, добрый человек, взгляни на мой рот: мой хахаль ударил меня и вышиб несколько зубов, верни их мне!
Ученый улыбнулся и сунул ей в рот свой палец со словами:
— Теперь ты можешь кусаться, у тебя великолепные зубы! Но в благодарность покажи, что у тебя в сумке.
Девица рассмеялась, и в открытом рту блеснули новые зубы, затем она открыла сумочку, бормоча:
— Странная мысль, при всех… Вот ключи, вот фото моего полюбовника на эмали; вообще-то он лучше…
Но глаза Тограта блеснули; он разглядел несколько сложенных листочков с парижскими песенками на венский мотив. Он взял эти бумажки и просмотрев, сказал:
— Всего лишь песенки. А стихов у тебя нет?
— Есть одно хорошенькое стихотворение, — ответила девица. — Мне его перед отъездом в Швейцарию сочинил служащий отеля «Виктория». Но моему дружку я его не показывала.
И она протянула Тограту розовую бумажку, на которой был написан плохонький акростих:
— Это не просто поэзия, — сказал Тограт. — Это к тому же еще и идиотская поэзия.
Он разорвал листок и бросил его в ручей, а девица в это время клацала зубами и испуганно уверяла:
— Добрый человек, добрый человек, я не знала, что это плохо!..
В этот момент Крониаманталь появился рядом с Тогратом и бросил в толпу:
— Сволочи, убийцы!
В ответ раздался смех, крики:
— В воду его, козла!
А Тограт, глядя на Крониаманталя, сказал:
— Друг мой, пусть вас не шокирует эта выходка. Я люблю чернь, хотя и останавливаюсь в гостиницах, где ее не бывает.
Поэт дал ему договорить, потом продолжил, обращаясь к толпе:
— Сволочи, смейтесь надо мной, ваши маленькие радости все сочтены, их вырвут у вас одну за другой. Знаешь ли ты, чернь, кто твой герой?
Тограт улыбался, толпа прислушалась. Поэт продолжал:
— Твой герой, чернь, это Скука, приносящая Несчастье.
Возглас изумления вырвался из тысячи глоток. Женщины осенили себя крестным знамением. Тограт хотел заговорить, но Крониаманталь неожиданно схватил его за горло, бросил на землю и удерживал так, придавив ногой его грудь. В то же время он продолжал:
— Вот она, Скука, приносящая Несчастье, вот чудовищный враг человека, липкий и отвратительный Левиафан, Бегемот, погрязший в мерзкой похоти и скверне, обагренный кровью лучших поэтов. Вот она, блевотина антиподов, эти чудеса могут обмануть зрячих не более чем чудеса Симона-волхва внушали доверие апостолам. Марсельцы, марсельцы, ваши предки пришли из самого лирического края{184}, почему же вы сплотились вокруг врага поэтов, почему вы оказались среди варваров? Сказать вам о самом удивительном чуде этого немца из Австралии? Чудо в том, что он навязал себя миру и какое-то мгновение был сильнее того творения, каким является вечная поэзия.
Но Тограт, сумевший освободиться, поднялся, весь в пыли, пьяный от ярости. Он спросил:
— Кто ты?
И толпа заорала:
— Кто ты, кто ты?
Поэт повернулся на восток и взволнованно заговорил:
— Я Крониаманталь — самый великий из ныне живущих поэтов. Я часто встречался лицом к лицу с Богом. Я выдержал Божественный огонь, мои человеческие глаза умерили его. Я жил в вечности. Но пришло время, и пришел я, чтобы явиться перед вами.
Последние его слова Тограт встретил взрывом хохота. Первые ряды толпы, увидев Тограта смеющимся, тоже засмеялись, и хохот громом, переливами, руладами вскоре овладел всей чернью, смеялся Папонат, смеялась Тристуз Балеринетт. Все лица с разверстыми ртами повернулись к теряющему самообладание Крониаманталю. Среди гогота раздавалось:
— Топи поэта!.. В огонь Крониаманталя!.. Скормить его собакам, лавропоклонника!
Человек в первом ряду, в руках которого была здоровенная дубина, ударил ею Крониаманталя, чья болезненная гримаса удвоила гогот в толпе. Ловко брошенный камень угодил поэту в нос, хлынула кровь. Рыбная торговка пробралась сквозь толпу прямо к Крониаманталю и крикнула ему: