А. Богдановъ.
Красная Звѣзда.
(Утопія).
Посвящается моему сотруднику.
Авторъ
Докторъ Вернеръ литератору Мірскому.
Вамъ, товарищъ, посылаю я записки Леонида. Онъ желалъ издать ихъ, — Вы лучше меня съумѣете устроить это. Самъ онъ скрылся. Я бросаю лечебницу и ѣду отыскивать его. Думаю найти его въ Горномъ Районѣ, гдѣ сейчасъ начинаются серьезныя событія. Повидимому, цѣль бѣгства — попытка косвеннаго самоубійства. Это — результатъ все той-же душевной болѣзни. А между тѣмъ, онъ былъ такъ близокъ къ полному выздоровленію…
Какъ только что-нибудь узнаю, сообщу Вамъ.
Горячій привѣтъ
Вашъ Н. Вернеръ.
24 іюля 190? (8 или 9 — неразборчиво).
ЧАСТЬ I.
I. Разрывъ.
Это было тогда, когда только начиналась та великая ломка въ нашей странѣ, которая идетъ еще до сихъ поръ, и я думаю, близится теперь къ своему неизбѣжному, грозному концу.
Ея первые, кровавые дни такъ глубоко потрясли общественное сознаніе, что всѣ ожидали скораго и свѣтлаго исхода борьбы: казалось, что худшее уже совершилось, что ничего еще худшаго не можетъ быть. Никто не представлялъ себѣ, до какой степени цѣпки костлявыя руки мертвеца, который давилъ — и еще продолжаетъ давить — живого въ своихъ судорожныхъ объятіяхъ.
Боевое возбужденіе стремительно разливалось въ массахъ. Души людей беззавѣтно раскрывались навстрѣчу будущему; настоящее расплывалось въ розовомъ туманѣ, прошлое уходило куда-то вдаль, исчезая изъ глазъ. Всѣ человѣческія отношенія стали неустойчивы и непрочны, какъ никогда раньше.
Въ эти дни произошло то, что перевернуло мою жизнь и вырвало меня изъ потока народной борьбы.
Я былъ, несмотря на свои двадцать семь лѣтъ, однимъ изъ «старыхъ» работниковъ партіи. За мною числилось шесть лѣтъ работы, съ перерывомъ всего на годъ тюрьмы. Я раньше, чѣмъ многіе другіе, почувствовалъ приближеніе бури, и спокойнѣе, чѣмъ они, ее встрѣтилъ. Работать приходилось гораздо больше прежняго; но я вмѣстѣ съ тѣмъ не бросалъ ни своихъ научныхъ занятій — меня особенно интересовалъ вопросъ о строеніи матеріи, — ни литературныхъ: я писалъ въ дѣтскихъ журналахъ, и это давало мнѣ средства къ жизни. Въ то же время я любилъ… или мнѣ казалось, что любилъ.
Ея партійное имя было Анна Николаевна.
Она принадлежала къ другому, болѣе умѣренному теченію нашей партіи. Я объяснялъ это мягкостью ея натуры и общей путаницей политическихъ отношеній въ нашей странѣ; несмотря на то, что она была старше меня, я считалъ ее еще не вполнѣ опредѣлившимся человѣкомъ. Въ этомъ я ошибался.
Очень скоро послѣ того какъ мы сошлись съ нею, различіе нашихъ натуръ стало сказываться все замѣтнѣе и все болѣзненнѣе для насъ обоихъ. Постепенно оно приняло форму глубокаго идейнаго разногласія — въ пониманіи нашего отношенія къ революціонной работѣ и въ пониманіи смысла нашей собственной связи.
Она шла въ революцію подъ знаменемъ долга и жертвы, я — подъ знаменемъ моего свободнаго желанія. Къ великому движенію пролетаріата она примыкала, какъ моралистка, находящая удовлетвореніе въ его высшей нравственности, я — какъ аморалистъ, который просто любитъ жизнь, хочетъ ея высшаго расцвѣта, и потому вступаетъ въ то ея теченіе, которое воплощаетъ главный путь исторіи къ этому расцвѣту. Для Анны Николаевны пролетарская этика была священна сама по себѣ; я же считалъ, что это — полезное приспособленіе, необходимое рабочему классу въ его борьбѣ, но преходящее, какъ сама эта борьба и порождающій ее строй жизни. По мнѣнію Анны Николаевны, въ соціалистическомъ обществѣ можно было предвидѣть только преобразованіе классовой морали пролетаріата въ общечеловѣческую; я же находилъ, что пролетаріатъ уже теперь идетъ къ уничтоженію всякой морали, и что соціальное чувство, дѣлающее людей товарищами въ трудѣ и радости и страданіи, разовьется вполнѣ свободно только тогда, когда сброситъ фетишистическую оболочку нравственности. Изъ этихъ разногласій рождались нерѣдко противорѣчія въ оцѣнкѣ политическихъ и соціальныхъ фактовъ, противорѣчія, которыя примирить было, очевидно, нельзя.
Еще острѣе мы разошлись во взглядахъ на наши собственныя отношенія. Она считала, что любовь обязываетъ — къ уступкамъ, къ жертвамъ, и главное — къ вѣрности, пока бракъ продолжается. Я на дѣлѣ вовсе не собирался вступать въ новыя связи, но не могъ и признать обязательства вѣрности, именно какъ обязательства. Я даже полагалъ, что многобрачіе принципіально выше единобрачія, такъ какъ оно способно дать людямъ и большее богатство личной жизни и большее разнообразіе сочетаній въ сферѣ наслѣдственности. На мой взглядъ, только противорѣчія буржуазнаго строя дѣлаютъ въ наше время многобрачіе частью просто неосуществимымъ, частью привилегіей эксплуататоровъ и паразитовъ, все грязнящихъ своей разлагающейся психологіей; будущее и здѣсь должно принести глубокое преобразованіе. Анну Николаевну такія воззрѣнія жестоко возмущали: она видѣла въ нихъ попытку облечь въ идейную форму грубо чувственное отношеніе къ жизни.