Изъ боковыхъ комнатъ одна была «астрономическая», справа и слѣва отъ нея находились «водяная» и «кислородная», а на противоположной сторонѣ — «вычислительная». Въ астрономической комнатѣ полъ и наружная стѣнка были сплошь хрустальные, изъ геометрически отшлифованнаго стекла идеальной чистоты. Ихъ прозрачность была такова, что когда я, идя вслѣдъ за Мэнни по воздушнымъ мостикамъ, рѣшался взглянуть прямо внизъ, то я ничего не видѣлъ между собой и бездной, расстилавшейся подъ нами, — мнѣ приходилось закрыть глаза, чтобы остановить мучительное головокруженіе. Я старался смотрѣть по сторонамъ, на инструменты, которые были расположены въ промежуткахъ сѣти мостиковъ, на сложныхъ штативахъ, спускавшихся съ потолка и внутреннихъ стѣнъ комнаты. Главный телескопъ былъ около двухъ метровъ длины, но съ непропорціонально большимъ объективомъ, и, очевидно, такой же оптической силы.
— Окуляры мы примѣняемъ только алмазнные, — сказалъ Мэнни: — они даютъ наибольшее поле зрѣнія.
— Насколько значительно обычное увеличеніе этого телескопа? — спросилъ я.
— Ясное увеличеніе около 600 разъ, — отвѣчалъ Мэнни, — но когда оно недостаточно, мы фотографируемъ поле зрѣнія, и разсматриваемъ фотографію подъ микроскопомъ. Этимъ путемъ увеличеніе фактически доводится до 60 тысячъ и болѣе; а замедленіе съ фотографированіемъ не составляетъ у насъ и минуты.
Мэнни предложилъ мнѣ сейчасъ же взглянуть въ телескопъ на покинутую Землю. Онъ самъ направилъ трубу.
— Разстояніе теперь около 2000 километровъ, — сказалъ онъ. — Узнаете ли вы, что передъ вами?
Я сразу узналъ гавань скандинавской столицы, гдѣ нерѣдко проѣзжалъ по дѣламъ партіи. Мнѣ было интересно разсмотрѣть пароходы на рейдѣ. Мэнни однимъ поворотомъ боковой ручки, имѣвшейся при телескопѣ, поставилъ на мѣсто окуляра фотографическую камеру, а черезъ нѣсколько секундъ снялъ ее съ телескопа и цѣликомъ перенесъ въ большой аппаратъ, стоявшій сбоку и оказавшійся микроскопомъ.
— Мы проявляемъ и закрѣпляемъ изображеніе тутъ же, въ микроскопѣ, не прикасаясь къ пластинкѣ руками, — пояснилъ онъ, и послѣ нѣсколькихъ незначительныхъ операцій, черезъ какихъ-нибудь полминуты предоставилъ мнѣ окуляръ микроскопа. Я съ поразительной ясностью увидѣлъ знакомый мнѣ пароходъ Сѣвернаго общества, какъ-будто онъ находился въ нѣсколькихъ десяткахъ шаговъ отъ меня: изображеніе въ проходящемъ свѣтѣ казалось рельефнымъ и имѣло совершенно натуральную окраску. На мостикѣ стоялъ сѣдой капитанъ, съ которымъ я не разъ бесѣдовалъ во время поѣздки. Матросъ, опускавшій на палубу большой ящикъ, какъ-будто застылъ въ своей позѣ, также какъ и пассажиръ, указывавшій ему что-то рукою. И все это было за 2000 километровъ…
Молодой марсіянинъ, помощникъ Стэрни, вошелъ въ комнату. Ему надо было произвести точное измѣреніе пройденнаго этеронефомъ разстоянія. Мы не хотѣли мѣшать ему въ работѣ, и прошли дальше, въ «водяную» комнату. Тамъ находился огромный резервуаръ съ водою и большіе аппараты для ея очищенія. Множество трубъ проводили эту воду изъ резервуара по всему этеронефу.
Далѣе шла «вычислительная» комната. Тамъ стояли непонятныя для меня машины со множествомъ циферблатовъ и стрѣлокъ. За самой большой машиной работалъ Стэрни. Изъ нея тянулась длинная лента, заключавшая, очевидно, результаты вычисленій Стэрни; но знаки на ней, какъ и на всѣхъ циферблатахъ, были мнѣ не знакомы. Мнѣ не хотѣлось мѣшать Стэрни, и вообще разговаривать съ нимъ. Мы быстро прошли въ послѣднее боковое отдѣленіе.
Это была «кислородная» комната. Въ ней хранились запасы кислорода, въ видѣ 25 тоннъ бертолетовой соли, изъ которой можно было выдѣлить, по мѣрѣ надобности, до 10000 кубическихъ метровъ кислорода; это количество достаточно для нѣсколькихъ путешествій, подобныхъ нашему. Тутъ же находились аппараты для разложенія бертолетовой соли. Далѣе, тамъ же хранились запасы барита и ѣдкаго кали для поглощенія изъ воздуха углекислоты, а также запасы сѣрнаго ангидрида, для поглощенія лишней влаги и летучаго левкомаина, — того физіологическаго яда, который выдѣляется при дыханіи, и который несравненно вреднѣе углекислоты. Этой комнатой завѣдывалъ докторъ Нэтти.
Затѣмъ мы вернулись въ центральное машинное отдѣленіе, и изъ него въ небольшомъ подъемникѣ переправились прямо въ самый верхній этажъ этеронефа. Тамъ центральную комнату занимала вторая обсерваторія, во всемъ подобная нижней, но только съ хрустальной оболочкой вверху, а не внизу, и съ инструментами болѣе крупныхъ размѣровъ. Изъ этой обсерваторіи видна была другая половина небесной сферы, вмѣстѣ съ «планетой назначенія». Марсъ сіялъ своимъ красноватымъ свѣтомъ въ сторонѣ отъ зенита. Мэнни направилъ туда телескопъ, и я отчетливо увидѣлъ знакомыя мнѣ по картамъ Скіапарелли очертанія материковъ, морей и сѣти каналовъ. Мэнни фотографировалъ планету, и подъ микроскопомъ выступила детальная карта. Но я не могъ ничего понять въ ней безъ объясненій Мэнни, пятна городовъ, лѣсовъ и озеръ отличались одни отъ другихъ неуловимыми и непонятными для меня частностями.