Конечно, ни один отец не хочет видеть на скамье подсудимых сына. И вину с самого подростка снять нельзя. Но только не хотеть — мало. Необходимо, чтобы каждый родитель, оставшись один на один со своей совестью, почаще спрашивал себя:
— Все ли я сделал, чтобы сын мой был достойным человеком?
…У Владимира Шилова был хороший отец. Парфен Андреевич гордился успехами сына. Парня везде ставили в пример. Так продолжалось до шестого класса. И вдруг… Как выстрел из-за угла, прозвучала чья-то недобрая фраза:
— Вовка, чего ты их слушаешь? Они ведь тебе неродные!
Мальчишка не поверил. Полез драться. А слух все полз и полз.
— Не родной! Не родной! — дразнили соседские ребята.
— Батюшки! — судачили кумушки у ворот. — Не кричит на парнишку — боится! На своего-то и прикрикни или подзатыльник дай, а чужого не смей, не моги!
Изменился парнишка. Стал пропускать занятия. Искал родных. А когда нашел адрес родной матери, потянуло к ней в дом.
Так и началось: когда отец прикрикнет — уходит в другую семью. Жил на два дома, везде с ним заигрывали — боялись оттолкнуть.
Потом появились «друзья». Если перед ними Парфен Андреевич закрывал калитку, Володька вел их в дом матери. И она принимала.
Вскоре «друзья» угнали чужую автомашину, потом вместе обокрали магазин. Финал этих «похождений» был закономерным — всех лишили свободы.
Освободившись из заключения, Владимир работать не захотел.
— Иди, сынок, к нам на завод. Я договорился. Тебя примут, — уговаривал его отец.
А сын, лежа на диван-кровати, басил:
— Родного не послал бы! Родного устроил бы в институт. А меня, не родного, тебе что, жалко, что ли?
И опустились руки у Парфена Андреевича.
В семнадцать Владимир стал пить, посещать рестораны… Покатился вниз и вновь не обошел скамью подсудимых.
…Сгорбился отец. Ночами не спит. Все думает, а не лучше ли было не заигрывать с парнем, не бояться, что он уйдет к родной матери, а по-взрослому поговорить:
— Разве тебе, Володя, в нашей семье плохо жилось? Разве хоть раз мы поступили с тобой несправедливо? Или ты одет, обут был хуже других? Если плохо тебе у нас и мы для тебя чужие, иди к родным! Но раз и навсегда определи, где твой дом. У человека должен быть один дом.
Больно, если бы сын ушел, зато не находился бы вторично на скамье подсудимых в свои семнадцать лет.
ПОДЛОСТЬ
Утро пришло веселым. В раскрытое окно ворвалось солнце, и ветер заиграл с тюлевой шторкой.
Настроение в семье Малиных было приподнятым: Раиса Ивановна готовилась к предстоящему концерту в клубе, где она много лет была руководителем художественной самодеятельности. Михаил Петрович подшучивал над женой, уверяя, что сегодня ей не 56 лет, а два раза по 28 и что румянец у нее не обычный, а такой, как сорок лет назад, когда они встретились впервые.
— Вам телеграмма! — раздался голос с лестницы.
И не успела девушка-почтальон показать, где надо расписаться, как будто плетью повисли руки женщины, подкосились ноги. Рухнув на пол, вскрикнула:
— Женя! Доченька!
Собрались соседи. Из рук в руки стал переходить бланк со словами:
«Умерла Женя похороны 27 Галя».
Трудно дважды пережить подобное горе. Когда погиб сын летчик, Михаил Петрович, долго успокаивая жену, еще мог найти слова утешения. Но что он мог сказать ей, потерявшей единственную дочь, сейчас?
Много людей отозвались на беду Малиных. Кто-то сбегал на работу и оформил им отпуск, кто-то долго звонил на вокзал, договариваясь о билетах на первый поезд, кто-то дал телеграмму-молнию из Караганды в Челябинск, чтобы задержали похороны до приезда родителей. Телеграмму эту получила… сама Женя, со дня на день ожидавшая первого ребенка. Забыв о строгом предупреждении врачей не уходить далеко от дома, она обошла всех родных и знакомых, чтобы выяснить, кто умер. И невдомек ей было, что чья-то злая рука похоронила при жизни ее, Женю.
Когда она увидела постаревших и осунувшихся родителей и поняла, кого они приехали хоронить, то забилась в тяжелом приступе. Врачи едва привели ее в чувство.
Кто мог так «подшутить» над беременной женщиной, надругаться над ее родителями? Почему, во имя чего?
Прокуратура установила, что телеграмму дала не «Галя», а Зинаида Карагина, подписавшаяся чужим именем. Познакомившись с заключением графической экспертизы, она не стала отпираться. Да, это она послала ложную телеграмму. Да, она знала, что родители, конечно, приедут из Казахстана на Урал на «похороны» дочери. Знала, что причинит им горе. И говорит об этом хладнокровно. В прищуренных, глазах — злоба.