Тепло попрощавшись с другом, взявшим с Алекса твердое обещание «не пропадать и дать знать о результатах», Смолев отправился прямо в порт Пирей2. Самолеты он не любил, а морская прогулка его не пугала: морской болезнью он не страдал, да и свежий ветер на верхней палубе способен, к счастью, выдуть из головы все крепко засевшие там дурные мысли и печали.
В момент, когда Мария бросила в спутника стаканчик из-под кофе и гневно сдвинула брови, а Луиза всячески пыталась снова привлечь внимание загадочного симпатичного незнакомца, в салоне наконец-то появился её муж Фабрицио.
Он хорошо знал свою супругу, поэтому держал в руках, едва не роняя на палубу, целую охапку бутылок с теплой и холодной водой, с газом и без него.
– Скузи, кара3, – нежно проворковал он. – Там такая очередь в баре!
Смолев усмехнулся. Так это его он видел оживленно щебетавшим с миловидной блондинкой-барменшей у стойки. Ох, уж эти итальянцы!
Вдруг из левого угла салона раздался громкий раздраженный голос на испанском:
– Демократия, демократия! Что вы мне тычете в нос вашей хваленой демократией? Да ни черта она не стоит, вместе с вашим Евросоюзом! И в древности ни черта не стоила, и сейчас! Афины, говорите, – колыбель демократии? Сократа кто приговорил к смерти по ложному навету, даже разбираться не стали, а все от зависти и злобы, кто? Демократы! Кто все мужское население Милоса вырезал в четыреста шестнадцатом году….
Тут итальянка перебила его, решив, что он говорит что-то важное, а они его не понимают, и попросила перейти на английский. Испанец быстро перешел, нисколько не потеряв в экспрессии:
– Вырезали всех мужчин, всех до одного, а женщин и детей угнали в рабство! Кто? Ваши демократические Афины, и лишь за то, что Милос не вступил с ними в союз в Пелопонесской войне!
– Какой кошмар! – воскликнула Мария, тоже перейдя на английский, – неужели это правда?
– Правда, – угрюмо ответил испанец. – Здесь пролиты реки крови, на этих островах, уж поверьте мне, девочка, за эти тысячи лет… Реки, реки крови!
– Но это же было так давно! – вклинился тот самый смуглый парнишка, сравнивший себя с греческим богом. – Сейчас же все совсем иначе. Двадцать первый век на дворе!
– Давно? Вы очень наивны, мой друг, но ваша молодость вас извиняет… Войны, путчи, перевороты прошлого века задели Киклады, как и всю Грецию… – Тут голос старика внезапно дрогнул, и он нервно провел рукой по глазам, словно пытаясь отогнать навязчивое видение.
Его жена давно и с тревогой следившая за ним, сделала знак молодежи, покачав головой, и погладила мужа по плечу, успокаивая его. Компания умолкла, но скоро переключилась на свои разговоры, вновь заливаясь смехом. Одна Мария молча и сочувственно смотрела на испанцев.
– Зачем же вы едете сюда, – наконец тихо спросила Мария у испанки, – если у вас такое тяжелое впечатление от Греции? Разве в Испании нет своего побережья? Почему не поехать туда?
– У Карлоса много связано с Грецией: вся его молодость, первая любовь, учеба в университете, политическая борьба, – все осталось в прошлом, и все в Греции, – грустно улыбнулась испанка и продолжила вполголоса: – Мой супруг нездоров, врачи порекомендовали Киклады. Говорят, климат здесь уникальный. Я так надеюсь, что ему здесь полегчает! Мы остановимся на вилле «Афродита». Нам друзья посоветовали… Говорят, что это достойный дом и гостеприимные хозяева.
– Вилла «Афродита»? Но и мы едем туда же! – воскликнула Мария. – Надеюсь, ваш супруг выздоровеет!
Испанка в ответ только грустно улыбнулась и, повернувшись к мужу, заботливо укрыла его пледом. Карлос, похоже, дремал: эта эмоциональная вспышка отняла у него слишком много сил.
Вот тебе и раз, подумал Смолев, соседями будем! Вилла «Афродита» как раз и была целью его недолгого путешествия из Афин. А может, и долгого, подумал он: если все сложится – путешествия, длиною в жизнь… Тихая пристань, о которой он давно мечтал. Если сложится… Хотя вряд ли, вот так, с первого раза – так не бывает. Не с моим «везением», усмехнулся он.