- Что? Дукат, Вы говорите?
- Так мне сказали, к сожалению, я этого, не могу доказать. Но кое-что другое я видел своими собственными глазами. Чистое мошенничество! Вчера вечером, незадолго до полуночи, из своей пекарни я заметил свет в Вашей кладовой. Кто там в такое время еще чем-то занимается? - подумал я про себя и тихо подошел к окну кладовой. И что же я там увидел? Ваш невиновный Конрад возился с вашей коробкой, поднял крышку, и смело ел миндальный торт, который предназначался для фрау баронессы. Я хотел было уже обратить на это ваше внимание, но сказал себе, что это только посеет между нами раздор. Но, когда сегодня рано утром я увидел Вашего Конрада рядом с бродягой, который, как говорят люди, то заходит, то выходит от Вас, я больше не захотел замалчивать это дело...
Ханс Штеффен побледнел и обменялся с бургомистром быстрым взглядом. Едва он успел возразить на это хоть слово, как с улицы послышалась хриплая брань Пумпера. Члены городского совета прислушались:
- Убирайтесь! - командовал Пумпер. - Проваливайте! Нищенке здесь нечего искать! Вон из города! Нам не нужен здесь всякий сброд!
- Позвольте мне войти! Я бедная, очень бедная, -но я не нищенка! Смилуйтесь надо мною! Я... мой ребенок... мой муж... Отпустите меня! Мне нужно поговорить с бургомистром! Мне нужно сказать ему что-то очень важное. Пропустите меня к нему!
С этими словами она вырвалась от Пумпера. Дверь распахнулась и перед удивленными отцами города предстала одетая в лохмотья женщина. Управляющий Вернер тотчас же узнал бродягу, которую он вместе с лесничим Хубертом нашел у Хольштейна. Но Пумпер не проявил никакого сожаления. Он крепко схватил женщину за локоть, вытолкнул ее из дверей, а некоторое время спустя двери городской тюрьмы захлопнулись за женщиной, которая прекратила всяческое сопротивление.
Члены магистрата стояли, словно завороженные. Они молча смотрели друг на друга и с сомнением качали своими напудренными головами. Бургомистр поправил свои очки, взялся за гусиное перо, несколько раз откашлялся, но ничего не сказал. Хозяин „Солнца", который побагровел после слов булочника, был так напуган, что издал пронзительный крик. Он снова сел он на один из высоких стульев и уставился на дверь. Казалось, что у него были ранены и душа, и тело.
Заседание закончилось, господа попрощались и разошлись по домам. Перед ратушей собралось много зевак, хотя никто толком не знал, что все-таки произошло, и никто не осмеливался расспросить об этом кого-нибудь из магистрата.
В трактире „Под солнцем" до этого царила полнейшая тишина. Кэтхен все еще сидела в подвале. Тут с улицы неожиданно раздался шум шагов и взволнованные голоса, и, вскоре после этого, наверху в доме сильно хлопнули двери. Затем Кэтхен услышала, как ее тетя громко стала причитать, дядя закричал вне себя и назвал свою приемную дочь по имени - потом дверь отворилась и позвали Кэтхен. Дядя Штеффен тут же поспешил наверх и позвал своего сына.
- Я хочу знать, где мальчишка! Теперь, жена, моему терпению конец! Я переломаю ему все кости! Этот бездельник! Где парень, - этот вор, этот плут!
Никогда прежде не видела Кэтхен своего дядю таким рассерженным. В этот момент открылась дверь гостиной, и Конрад, услышавший, что его назвали по имени, с любопытством заглянул. Отец тотчас же набросился на него, втащил в комнату, схватил его куртку, проверил в ней все карманы и обнаружил действительно несколько грошей и дукат. От ярости у Ханса Штеффена пропал голос. Он схватил трость, и затем посыпались удары. Конрад начал громко кричать.
- Ты, действительно, вор! Бесстыдник! Лжец! Ты воруешь деньги из кассы своего отца! Нет, Доротея, уйди, теперь он получит сполна, ну и попадет же ему! Он давно уже заслужил палку!
С этими словами он оттолкнул свою жену в сторону, она споткнулась и упала. Трактирщик не обратил на это внимания. Он стащил Конрада вниз по лестнице и запер его в подвале. И только тогда, когда он полностью отдышался, то увидел, что его жена лежит на полу. Она была без чувств. Из последних сил он усадил ее в кресло и поспешил к двери дома, чтобы послать кого-нибудь из соседей за врачом. Но когда врач пришел и обследовал хозяйку „Солнца", он мог лишь установить ее смерть...
Обо всем этом обе дамы не догадывались, гуляя в лесу неподалеку от замка. Они опустились на скамью у „Энгельбертского стула". Оттуда им открывался великолепный вид. Между окраиной леса и лугом блестела серебряная лента Ленне, которая живописно вилась по небольшой долине. Маленькие домики, крытые соломой, и отдельно стоящее подворье, окруженное распустившимися деревьями, в кронах которых зяблики и дрозды приветствовали весну, чередовались со светло-зелеными лугами и коричневой пашней. Пышные ясеневые и буковые леса были повсюду украшены вершинами гор, обрамлявшими удивительную картину. Этой картине придавали жизнь и движение блеяние пасущихся стад и разговоры крестьян, которые переправлялись на лодке, чтобы добраться до полей, раскинувшихся по обе стороны реки. Над мощными верхушками деревьев возвышались шпили замка.