„Как тяжело богатым войти в Царство Божие! - невольно думала Ханна. - Как тяжело! Но что невозможно у людей, возможно у Бога. Все!" И снова она складывала руки и молилась за семью Резеке.
- Ханна, - внезапно спросил больной и напряженно посмотрел на нее, - Вы счастливы?
Она вздохнула.
- О да, - затем ответила она, - я счастлива.
Больной удивился. Как может быть счастлива эта одинокая, старая женщина? Господин Резеке до этого момента еще никогда не задумывался, как одиноко и безрадостно, должно быть, все-таки чувствовала она себя в его доме. А что с ней будет, когда она совсем состарится? Ну да, он будет заботиться о ней, он действительно намеревался так сделать, только она этого не знала, так как он никогда не говорил с ней об этом. Если он ее просто отпустит, что тогда? Сомневаясь, он спросил:
- Разве у Вас нет никаких забот?
- Есть, но немного.
На это больной спросил с любопытством: - А как Вы от них избавились?
Ханна сильно покраснела. - От некоторых я избавилась уже давно, а другие я доверила Богу, - ответила она, помедлив.
- ...Богу доверила...? Именно так? Могу я спросить, Ханна, что это было, что Вы Ему доверили?
- Ему я могу доверить все, господин Резеке, все. Господин Резеке недолго подумал, затем отвернулся к стене. „Чепуха! - сказал он себе. - Набожное жеманство!" Но сияющие глаза Ханны и ее спокойная убежденность подтверждали ее слова. „Она счастлива, действительно счастлива," - признался он себе.
- Ханна, - снова спросил он, - что именно за заботу Вы доверили Богу?
Ханна все более смущалась. Это было для нее невозможно сказать - невозможно! Она молчала.
- Ханна?
- Я... этого я не могу сказать.
- Почему нет?
- Я не могу.
- Я все-таки очень хотел бы узнать, что это за забота, которую Вы смогли так просто переложить на Бога.
- Я боюсь, я хлопочу - о, господин Резеке, простите - я бы так хотела, чтобы Вы...
- Заботитесь обо мне, Ханна? Дальше! - настаивал он.
- Чтобы Вы были спасены.
В комнате стало совершенно тихо, только негромко тикали часы. Ханна не осмеливалась посмотреть на господина Резеке. Он лежал совершенно тихо, закрыв глаза. Затем в комнату вошла фрау Резеке, и Ханна удалилась.
После этого прошло несколько месяцев. Господин Резеке встал с постели, но он был еще частично парализован и очень слаб. Он передвигался по своему кабинету в кресле на колесиках. Хотя баланс был восстановлен, но он все еще не мог забыть о потерях предыдущего года, и все не стирались болезненные представления о том, что все закончится нищетой. Он постоянно призывал свою жену быть экономной и ограничивать расходы, но на это она лишь недовольно качала головой. „Но, мой дорогой, как это ты себе представляешь? Этот огромный дом, хотя в принципе мы обходимся очень немногочисленной прислугой, нам придется еще кого-то нанять. И что касается меня - не хочешь ли ты одеть меня в ситец? Ухоженный внешний вид мы все же можем себе позволить, не так ли?"
Снова наступила весна. Однажды, в теплое воскресенье, Ханна с вязанием в руках сидела рядом с креслом господина Резеке в саду, так как хозяин дома привык постоянно звать ее, чтобы она за ним ухаживала и опекала его. Сегодня он опять был особенно неспокоен, бледные руки нервно перебирали бахрому пледа, лежащего у него на коленях.
Немного позднее Ханна с трудом поднялась в свою комнату. Она почувствовала себя старой и бессильной. „Боже, Отец мой, не дашь ли Ты мне еще пожить, пока в этом доме не появится солнце, настоящее солнце! Я часто устаю, так устаю, и кашель мучает меня каждую ночь - чего же Ты хочешь?"
- Ах, мой господин! - пролепетала она, когда открыла дверь своей комнаты. Она не поверила своим глазам и схватилась за дверной косяк, так как у нее задрожали колени.
- Ганс Виктор, мой дорогой Ганс Виктор!
Он протянул ей руки и аккуратно усадил ее в кресло у печи.
- Ханна, - нежно сказал он, - за последние месяцы твои волосы стали седыми. Я причинил тебе много душевной боли, тебе и другим. Теперь я пришел, чтобы примириться и попросить прощения. Мои собственные пути свергли меня с вершины.
Тут Ханна больше не смогла сдержаться. Она упала на колени перед своим стулом.
- О Господи, великая хвала Тебе, да будет вознаграждена Твоя милость, да восславится Твое сострадание!
Ганс Виктор тоже встал на колени и стал молиться вместе с ней. Затем он встал.
- Теперь я хочу пойти к матери, а ты пойди к отцу и скажи ему, что я здесь. Я уже слышал, что он очень болен.