- Ах, нет, не беспокойся. Я слегка простудился, но это быстро пройдет, - заверил ее Гельвиг, голос его звучал глухо, а на щеках горели два красных пятна.
Сегодня господин Гельвиг хотел еще попрощаться со своим коллегой, учителем в Кронтале, с которым он познакомился здесь. Но на улице он неожиданно почувствовал слабость, ему пришлось вернуться домой и лечь в постель. После озноба и приступов кашля у него поднялась температура. Лицо врача, вызванного к больному с большой поспешностью, приняло озабоченное выражение.
- Ваш шурин очень болен, - сказал он лесничему, выйдя из комнаты. - Произошло обострение старой болезни легких, и, кажется, болезнь вступила в последнюю стадию, возможно, процесс был ускорен волнением во время пожара. К сожалению, я должен вам сказать - осталось мало надежды.
- Мало, надежды? - закричал Ганс, который, незамеченный обоими, стоял наверху лестницы, он поспешно соскочил с нее и сжал руку доктора:
- Что вы такое говорите? Мой отец не выздоровеет?
Доктор хотел его успокоить: - Мы должны ждать, юноша. Для Бога нет ничего невозможного. Да, если бы Ганс знал такого человека, который мог бы помочь отцу, то он прошел бы много-много часов, чтобы только добраться до него и попросить о помощи. Так не должен ли он теперь обратиться к Богу, единственному помощнику? Разве не Он помог и Иоганну? Наверху в мансарде, где он спал с Вильгельмом, Ганс встал на колени и молился о спасении своего любимого отца. Разве Иисус Христос не сказал: „Если бы вы имели веру с зерно горчичное и сказали смоковнице сей: „исторгнись, и пересадись в море", то она послушалась бы вас".
О, ведь теперь у него была вера, непоколебимая, как скала! Разве с тех пор, как он узнал о Божием чуде с Иоганном, все его прежние сомнения не развеялись, как мякина, по ветру? Бог, конечно же, ближе ко всем тем, кто всерьез призывает Его!
И вечером, когда Вильгельм сидел у отца, Ганс все еще был один в своей спальне, он стоял на коленях и молился. Далеко за темными горами, покрытыми лесом, поднялась луна, и на ясном ночном небе одна за другой зажигались звезды. Как раз над широкой кроной огромного дуба, стоящего у дома лесничего, засияла еще одна звезда, такая большая и яркая, как будто это было око Божие, так думал Ганс, когда он был совсем маленьким.
И вот в ночной тиши он сложил руки и начал горячо молить: „О, Господи, во имя Иисуса услышь меня и оставь моего отца, оставь мне отца!“ После этого он поднялся в твердой уверенности, что его просьба будет удовлетворена. Да, Бог должен был его услышать, и его отец непременно поправится!
Уверенно он спустился по лестнице и прошел в комнату больного, где рядом со спящим отцом сидели жена лесничего и Вильгельм. Он хотел заговорить, но тетя сделала ему знак молчать, чтобы не разбудить отца. Тогда Ганс в свою очередь подал знак своему брату, чтобы тот вышел из комнаты. Вильгельм тихо последовал за ним и, когда они ушли из комнаты, он расплакался:
- Ганс, - сказал он, плача навзрыд, - отец очень болен, тетя сама это сказала. Я боюсь, как бы он не умер также скоропостижно, как и мама.
- Не надо бояться! Я знаю точно - отец не умрет. Я молился и твердо знаю - Бог не может не сделать отца снова здоровым! Это-то я и хотел тебе сказать, когда вызвал тебя из комнаты.
Вильгельм изумленно посмотрел на старшего брата:
- Да разве можно у Бога что-то просить? А если Он решил по-другому? Ганс невольно вздрогнул: -Тебе и не нужно просить, если у тебя нет настоящей веры! Я, во всяком случае, твердо верю в то, что Бог сделает отца здоровым!
Когда лесничий пришел домой, то постарался утешить мальчиков. Вильгельм заплакал, а Ганс ничего не ответил на слова дяди.
В комнате, обращенной в сторону леса, у постели брата сидела жена лесничего. В кухне все было приготовлено, еда для мужа стояла на столе; но услышав, что он в кухне, она захотела поздороваться с ним и поднялась, чтобы сделать это. От этого движения больной проснулся и прошептал:
- Мария? Мальчики ушли? Разве не были они только что здесь?
- Они ушли, Карл. Я боялась, что своими разговорами они могли помешать тебе.
- Я рад, что сейчас их здесь нет, мне бы хотелось немного поговорить с тобой, Мария, с тобой и Генрихом.
- Я позову его, я слышала, что он как раз пришел домой. - Но прежде, чем уйти, она взбила больному подушки и дала ему попить. Когда Гельвиг остался один, он сложил руки на одеяле и повернул голову в сторону окна. Он смотрел вверх, на ясное тихое ночное небо. „Далеко от земной родины, но близко от небесной!" - сказал он вполголоса сам себе. На его осунувшемся лице царил величайший покой.
Вильгельм проскользнул в комнату и осторожно сел у кровати.