Ганс в задумчивости смотрел сквозь туман. Потом он снова повернулся к своему отцу.
- Наш новый учитель недавно сказал, что христианство отжило свой век. Для бедных людей было бы хорошо, если бы так было и на самом деле, чтобы не было столько недовольных - так думал он; но взрослые люди верят только в то, что доказано, что они смогли понять...
- Не надо заблуждаться, Ганс. Кто желает верить только тому, что он понимает, тот не может поверить в то, что существуют засеянные поля и деревья, так как он не сможет объяснить, как они возникли из крошечного зернышка или из мертвого на вид семечка. И как мы могли бы понять нашим ограниченным человеческим разумом бесконечного, вечного Бога, Который, однако, желает быть нашим Отцом через Господа нашего Иисуса Христа! Он открыл нам Себя в лице Его единородного Сына, Спасителя мира. Какая любовь! Понять ее мы не можем, но все же она существует, она в нашем распоряжении.
- Да, - согласился Ганс, - многое невозможно доказать, и все же оно существует. А теперь я бы очень хотел, чтобы наша поездка протекала не так планомерно, какого-нибудь небольшого разнообразия или мимолетного приключения - мне хотелось бы что-нибудь пережить, - добавил он немного нетерпеливо.
- Папа, - вмешался Вильгельм, - я с нетерпением жду того момента, когда узнаю, как там у наших родственников и так ли выглядят Герман, Марихен и Мартин, как и на фотографии. И хорошо ли можно будет с ними играть? Ах, как я рад этим каникулам!
- А, теперь мы едем через мост! - прервал его Ганс. - Там снова Дунай!
Вскоре после этого поезд остановился; село много пассажиров и какой-то старый господин поздоровался по-немецки с семьей Гельвиг. Карл Гельвиг сердечно ответил на приветствие и сказал: „Всегда приятно встретить соотечественника за границей".
- О да, конечно, а для нас, кто живет здесь, вдали от родины, еще больше. Вы ведь не живете здесь, в Венгрии?
- Нет, я учитель из Рейнской области и везу сыновей во время каникул к моей сестре, которая вышла замуж в Зибенбюрген.
- Зибенбюрген? Так далеко от вашей прекрасной родины на Рейне? - спросил мужчина.
- Да, она работала воспитательницей в одной графской семье в Вене, там она познакомилась со своим мужем и через несколько лет после этого поехала с ним на его родину, где он служит лесничим в большом лесном районе.
- Ну, Зибенбюрген - тоже прекрасное место! Но как раз в эти дни в большинстве районов произошли сильные наводнения, в некоторых местах была даже повреждена железнодорожная насыпь и сообщение прервано, - заметил незнакомец. - И все же мне не хотелось бы вас беспокоить, - прибавил он потом.
Громкий разговор попутчиков прервал дальнейшую беседу. На следующей станции купе опустело. Старый господин тоже должен был выходить. Он сердечно попрощался со всеми за руку и пожелал всего хорошего.
Снова они были только втроем. К радости мальчиков туман вскоре рассеялся, перед ними простиралась широкая равнина, по которой поезд нес их со скоростью ветра. Перед ними лежали богатые нивы, обширные пастбища со стадами белых коров. Редко встречающиеся поселки были окружены садами и виноградниками. Справа виднелся совершенно ровный, без всяких возвышенностей, остров на Дунае, Большая отмель, названный из-за своего плодородия „золотым садом Венгрии1'. Затем поезд последовал к подножию цепи холмов, повернул на юг, и подъехал к красиво расположенной столице Венгрии.
- Там была бывшая резиденция предводителя гуннов Аттилы, - заметил отец, указав на Будапешт.
Но с этого момента местность изменилась. Насколько могли видеть глаза, вокруг не было ничего, кроме бескрайней равнины, ни одного дерева или куста, ни холма, ни тени. Пески и степи чередовались с заболоченными лугами, заросшими камышом, и водными пространствами, кишевшими от водоплавающих птиц. Медленно и тихо текли реки. На несколько миль вокруг не было видно ни города, ни деревни, только то тут, то там внезапно появлялись белые хозяйственные постройки дворянского имения, молочная ферма или трактир. Иногда показывались отдельно стоящие маленькие хлевы, конюшни и время от времени виднелась бедная деревня с глиняными хижинами, покрытыми соломой. На краю этих поселков стояли шатры, разбитые без всякого порядка. Там играли черноволосые цыганские дети, кричали и махали вслед проносящемуся мимо поезду. Потом снова повсюду только глушь, стада коров и овец, одинокие колодцы с журавлем.
- Папа, - сказал Вильгельм, - если мы еще долго так будем ехать, я начну скучать по нашему Рейну! Начинаешь грустить при виде этой огромной широкой равнины!