- Ганс прав, - наконец решил он. - Куртхен еще слишком неловок. Кто следующий?
- Бруно Эндер! - закричали все хором.
- Хорошо! Бруно. Итак, до завтра!
Глаза Бруно широко раскрылись. Он со страхом смотрел на Йохена.
- Сейчас не моя очередь, а Куртхена! Почему я должен...
Йохен вскочил.
- Что? Ты чем-то не доволен?
- Я не буду этого делать, сейчас не моя очередь.
- Ты еще возникаешь... - И прежде, чем мальчики поняли, что же произошло, Йохен нагнулся, поднял камень и изо всей силы бросил его в Бруно. На мгновение в маленьком темном дворе воцарилась мертвая тишина. А затем мальчики разом бросились врассыпную. Лишь Йохен остался на месте. Он с ужасом глядел на неподвижное тело, лежавшее на земле.
- Бруно! - крикнул он. А потом, испугавшись своего собственного громкого голоса, позвал его еще раз, но уже шепотом:
- Бруно!
Но Бруно уже ничего не мог ему ответить.
- Что теперь у покойника на душе? - спросил себя Йохен. - Не в аду ли он? Ведь после смерти душа отделяется от тела, и тело предают земле - это знает каждый ребенок. А душа? Куда отправляется она? На небо, в место вечного блаженства? Или в ад, место вечных мук? И, значит он, Йохен, отправил туда Бруно Эндерса? Мальчик, как завороженный, глядел на неподвижное тело. Он с радостью убежал бы отсюда, но был просто не в состоянии этого сделать.
Йохен содрогнулся от ужаса. Он боялся ада. Мальчик знал, что ад существует, хотя никто ему этого до сих пор еще не доказал. И разве когда-нибудь он сам не попадет туда же?
Йохен вспомнил всю свою жизнь. Двенадцать лет -и чем же он их заполнил? Его жизнь представляла собой длинную цепь из мелких и крупных обманов и мошенничества всякого рода.
- Но это не моя вина, - упрямо твердил он себе, -что у меня нет отца и матери, нет настоящего дома.
На самом деле у него была мать. Но она была осуждена на пятнадцать лет и сидела в каторжной тюрьме. Она, должно быть, совершила тяжкое преступление. А его отца в городе никто не знал. Город-ской отдел попечения передал Йохена на воспитание одной женщине, но предназначенные ему деньги она предпочитала тратить на свои нужды и мало заботилась о мальчике. Печальное детство?.. Да, но это не было таким уж необычным явлением в том квартале, где жил Йохен.
Это был довольно странный квартал. Он располагался по ту сторону моста. Даже не верилось, что он находился в том же самом городе, что и прекрасный район с красивыми домами, окруженными ухоженными садиками, с широкими улицами, усаженными пышно разросшимися деревьями и с большим движением на этих улицах, где ездили трамваи и проносились черные лакированные конные экипажи, поражавшие своей богатой упряжью.
Да, по ту сторону моста все выглядело иначе. Целый лабиринт из домов, дворов, углов и закоулков: очень высокие и мрачные здания, узкие и низкие проходы, ведущие во внутренние дворы, а сами дворы -когда в них, наконец, попадешь - страшно грязные и прямо-таки пропитанные зловонием, - и все это омывалось людской толпой!
И люди здесь были другие. Они были такие же беспризорные, как и сам квартал - или наоборот: квартал был таким же заброшенным, как и его жители?..
- Мы ничего не хотим знать о Боге, - заявляли эти люди. - Если Он действительно существует, значит, Он очень несправедливый Бог. Он благосклонен к тем, живущим по другую сторону моста, которые подчас и сами не знают, что делать с кучами своих денег. Нет, с таким Богом мы не желаем иметь ничего общего.
Оба пастора уже давно отступили перед равнодушием, косностью и неприятием всего нового и необычного, царившими по ту сторону моста. Они заявляли, что все их старания были напрасны, и от этих людей ничего не добиться, что надо оставить всякую надежду и прекратить все попытки как-то их переделать.
Учителя часто жаловались. Им едва удавалось сдерживать этих диких, необузданных детей; их беспокоило то, что дети сидели на занятиях с равнодушным видом, и их ничем нельзя было заинтересовать.
- И это при том, что многие из них по-настоящему способные и смышленые. Но все их способности направлены в ложное русло...
Йохен снова сел на кучу мусора. Ему было плохо, очень плохо. Он вновь почувствовал свое одиночество. Ему льстило, что с помощью кулаков он держал в повиновении мальчиков всего квартала, и все-таки он был очень одинок. Он был их предводителем, главарем - но друзей-то у него не было.