- Смотри, это король Карл, - сообщил франконец Геле, которая все еще сидела перед ним на лошади.
С любопытством взирала девочка на торжественное появление короля; но расстояние, которое их разделяло, было слишком велико, чтобы она смогла хорошо рассмотреть его лицо. Вскоре король со своей свитой исчез из виду, а затем маленький отряд, с которым .прибыла Гела, остановился перед большой палаткой, охранявшейся несколькими воинами. Внутри палатки, разделенной большой холщевой стеной на два помещения, разместили детей саксонской знати, взятых заложниками. Гела была последней, кого привели сюда. Ее спустили с лошади и передали подбежавшему воину. Ему, по-видимому, было поручено наблюдение за палаткой и охрана ее жильцов.
- Ноткер, - сказал спутник Гелы, когда они вошли в маленькую, загороженную стеной из холста, прихожую, из которой можно было пройти в оба отделенных друг от друга помещения палатки, - я тут привел тебе девочку, кроткую и смирную, как голубка, и с сердцем, достойным мужчины. Она не кричала, когда мы взяли ее из родительского дома, подняв из глубокого сна, и увезли с собой в ночь и бурю. Она только сложила молитвенно ручки и тихо пробормотала что-то. Не знай я наверняка, что это дочь Гульбранда, нашего лютого врага, а стало быть, языческий саксонский ребенок, то я подумал бы, что она христианка.
Старый Ноткер обернулся к ней и поднял ее бледное лицо за подбородок. Глубокое волнение выразилось на его лице, и он сказал:
- Не ройся, дитя! Посмотри-ка, узнаешь ли ты меня?
Сердечный тон, с каким он проговорил эти слова, внушил Геле доверие; она вопросительно посмотрела на него, и радостный свет воспоминания загорелся в ее глазах. Она взглянула на него умоляюще и хотела что-то сказать, но вспомнила о чем-то и только положила палец на губы. Но Ноткер не понял ее знака.
- Этот ребенок - не дочь Гульбранда, - сказал он воину, привезшему ее сюда. - Я знаю ее и точно уверен в этом.
- Замолчи! - испуганно прервал его воин. - Я знаю, и тоже точно, что это дочь Гульбранда, ведь я сам забирал ее со двора Гульбранда и из его дома, да и из рук ее матери. Но если даже это и не она, то теперь уже ничего не изменишь. А если ты и дальше будешь высказывать вслух свои сомнения, то навредишь этим и девочке, и мне!
Затем он повернулся и пошел прочь со своими спутниками. Необъяснимое чувство охватило его при воспоминании об обстоятельствах увоза Гелы, и, возможно, Ноткер был не так далек от истины.
Ноткер тоже вынужден был признаться самому себе, что, пожалуй, пока лучше было умолчать об этом, ведь если обнаружится, что Гела - не дочь Гуль-бранда, то никто не потрудится отвезти ее обратно, а определят ее на батрачью работу, в то время как в качестве заложницы и дочери высокопоставленного саксонского дворянина, равной своим товарищам, ей будет обеспечено почтительное и любезное обращение. На случай, если обман раскроется, ему следовало бы отблагодарить Гелу. Так что, обратившись к ней, он дружелюбно сказал:
- Добро пожаловать к нам, дитя мое, возможно, тебя несправедливо привели сюда, но ты не должна сожалеть об этом! Я знаю - и никогда этого не забуду-что обязан тебе жизнью, которую ты однажды попросила у вашего герцога; как смогу, отблагодарю тебя. Ни один волосок не упадет с твоей головы, пока Ноткер жив! Что я могу сделать для тебя, так это то, чтобы король был любезен с тобой.
- Но я прошу тебя, не говори о том, что я не дочь Гульбранда, - попросила Гела.
- Как это случилось, что тебя забрали вместо нее? Кто в этом виноват?
- Гульбранд и его жена Анга промолчали и позволили сделать это, когда франконские воины приняли меня за их дочь, а я промолчала ради Гильтруды.
- Поистине, дитя, у тебя благородное сердце! -взволнованно сказал старый воин. - Ну, а теперь идем. Ты, наверняка, устала и голодна. Я отведу тебя к твоим товарищам!
Он поднял занавеску и провел Гелу внутрь половины палатки, уютно обложенной коврами и одеялами. Здесь сидели пять других девочек примерно одного возраста с Гелой, другие - постарше. Двое из них вели оживленный разговор; разлука с родиной, казалось, не очень тяготила их. Третья утешала и успокаивала свою маленькую плачущую спутницу, а пятая сидела одна у стены палатки, безучастно направив взгляд на пол.