- Лучше быть убитым в бою, чем всю жизнь служить рабом у франконцев! - кричал Альбион, этот здоровяк - мужчина в толстой медвежьей шкуре. -Ты, Гульбранд, хозяйничаешь здесь, в этой лесной глуши, и ты еще не познал, что это значит - склониться под их ярмо. Мы должны нести франконскому королю налог и дань, а десятую часть всего нашего добра - его жрецам за то, что они выливают на нас крещеную воду! Наши сердца еще верны богам нашего народа!
- Да, и они помогут нам в этой борьбе и приведут нас к победе и славе, - воскликнул Виттеркинд. - Давайте торжественно поклянемся, что каждый из нас окажет помощь делу освобождения нашей земли!
Послышался звон оружия, и бородатые мужчины, сверкая гневными взглядами, подняли свои мечи для клятвы.
Рутберт слушал их с сияющими глазами. И он охотно поднял бы свой старый меч для принесения обета, однако он знал, что саксонские мальчики его возраста еще не имеют права носить меч.
Герцог Виттеркинд увидел, как Рутберт сначала схватил висевший на боку сломанный меч, но затем, устыдившись своего порыва, вновь опустил руку. Он успокаивающе хлопнул его по плечу и сказал улыбаясь:
- Подожди, возможно, совсем не далек тот день, когда ты будешь иметь возможность честно заслужить себе право мужчины носить меч.
И час тот наступил раньше, чем думали Виттеркинд и Рутберт.
До самой поздней ночи продлились разговоры мужчин, затем большинство из них отправились домой, к своим подворьям, рассыпанным по всей округе, а многие из спутников Виттеркинда примкнули к ним. Был назначен день, когда они должны были собраться войском, чтобы объединенными силами противостоять приближающейся головной армии Карла. После короткого сна отправился в путь и герцог Виттеркинд, чтобы еще до заката солнца добраться до местности, лежащей по ту сторону Везера, где он хотел, собрав народ под открытым небом, призвать к участию во всеобщем восстании живущих там дворян и свободных крестьян.
Рутберт был очень горд тем, что герцог в качестве сопровождающего взял его одного. Часть остальных его спутников отправилась с посланием к окрестным племенам, другие вернулись обратно, в родные края, чтобы поднимать своих мужчин. Виттеркинд не хотел другого сопровождающего, так как его путь лежал через те места, которые иногда бывали заняты франконскими ставленниками и солдатами. Два одиноких всадника могли быстрее добраться туда незамеченными, не бросаясь в глаза, чем большая конная группа. Герцога легко можно было принять за одного из живущих там дворян, а Рутберта за его сына.
Прощание с Гелой оказалось для Рутберта тяжелее, чем он предполагал. Она стояла земляном валу и смотрела вслед брату, который скакал рядом с герцогом на коне сквозь едва брезживший рассвет, пока оба всадника не скрылись из вида в тени высокого леса.
- А ты уже хорошо справляешься с конем1 - похвалил Виттеркинд мальчика, увидев, как тот уверенно и твердо правил молодым горячим скакуном, предоставленным ему Гульбрандом по повелению герцога, и легко преодолевал все препятствия на пути. Так они ехали несколько часов, пока не добрались до места, где лес редел, и дикая, едва проторенная горная тропа выводила на широкую дорогу.
- Видишь, вон там победные знаки франконского Бога? - спросил Виттеркинд, указывая на маленькую деревянную часовню, возвышавшуюся над низким холмом, на узкой башенке которой находился металлический крест.
Взор Рутберта дико загорелся.
- Моя мать была христианкой, и моего отца они тоже принудили называться так; но, когда зов свободы раздался над нашим краем, он отказался платить франконскому священнику десятую часть своего дохода, а служителю короля указал на порог, когда тот пришел за податью. Мать учила нас молиться ее Богу, Гела делала это от всего сердца; сначала и я поступал так же, потому что мать сказала, что Он может защитить и уберечь отца на всех его путях, так велика Его власть и на земле, и на небе. Но Он не услышал моей молитвы, а, наоборот, насмехаясь надо мной, послал франконцев, чтобы убить отца и сжечь наш двор. Поэтому я ненавижу Его и хочу разрушить Его знаки, и уничтожить Его алтари!