- Что случилось... кто?
- О, Франс, - господин ван Бинген сделал над собой усилие. - Нон, моя дорогая Нон! Если Господь не сотворит чудо...
Франс замер, губы его помертвели.
- Сядь, сынок, - попросил его приемный отец и указал ему на старое кресло тети. - Сегодня пятница; еще в понедельник Нон ходила со мной за покупками; но когда мы вернулись домой, она пожаловалась на боль в голове и ломоту во всем теле. Ей становилось все хуже, и во вторник утром я позвал врача. Как только он увидел Нон, он сразу же определил то, чего именно я боялся: тиф. Состояние больной ухудшалось час от часу, лихорадка стала постоянной, и доктор оказался бессилен сделать что-либо. Сегодня он не отвечает на мои вопросы, а только молча пожимает плечами.
Еще некоторое время он рассказывал о своем ребенке сдавленным голосом, а потом постепенно успокоился. Ему стало лучше после того, как он выговорился Франсу, который мог разделить с ним это глубокое горе.
- Могу ли я ее увидеть? - спросил Франс. - Или ее еще более утомит, если она увидит меня так внезапно?
- Не думаю. У нее теперь очень высокая температура, и она никого не узнает; только возьми себя в руки, может статься, что она позовет тебя, она часто делает это в бреду.
Господин ван Бинген, сопровождаемый Франсом, тихонько пошел по коридору в спальню Нон. Он осторожно открыл дверь, и Франс услышал, как Нонни что-то бессвязно бормотала своим чистым голоском, сопровождая это веселым смехом. Затем она попросила: „Пожалуйста, Франс, помоги мне с этой задачей, она слишком трудна для меня..."
Сердце у юноши едва не выскочило из груди, но ван Бинген подтолкнул его в спину, и тот вошел. Он не заметил, как посеребрились за это время волосы тетушки Марии, какой усталой была ее походка, как согнулась под тяжестью почти восьмидесяти лет ее всегда такая стройная прежде фигура; нет, всего этого Франс не заметил. Его глаза были прикованы к той, которая так часто занимала его мысли, несмотря на все перемены места и времени; но Франс знал, что яркий румянец на любимом лице - это обман, следствие коварной лихорадки - как и блуждающий блеск ее глаз. Как только лихорадка исчезла, румянец на щеках сменился смертельной бледностью, и казалось, блестевшие от лихорадки глаза вот-вот закроются навсегда.
- Нон, ты мне так нужна! - прошептал Франс с несказанной болью. Неизвестно, услышала ли Нон его слова, но на мгновение она обратила свое лицо к нему и, пока ее взгляд блуждал где-то вдали, прошептала: „Ты ведь поможешь мне, правда, Франс?.."
Юноша старался держать себя в руках, но этого он не мог вынести. Он упал перед кроватью на колени и, уткнувшись лицом в одеяло, громко зарыдал.
Ван Бинген вышел из комнаты. Он не мог видеть страданий юноши. Подавленный своим горем, старый солдат не выдержал и горько расплакался.
Яркие солнечные лучи наполнили комнату больной последним золотым блеском, и через окно, выходящее в сад, тетушка Мария увидела, что на ранней груше появились первые белые цветы. Да, на улице расцветала весна, рождалась новая жизнь; но здесь, в доме, в маленькой уютной комнатке, жестокая смерть угрожала так чудесно распустившемуся человеческому цветку. Франс чувствовал, что ее смерть навсегда убьет его любовь к жизни.
Уже давно тетушка Мария прочитала в его сердце, как в открытой книге, все, что там происходило. Как только он немного успокоился, она ласково положила руку ему на плечо. Он медленно поднял голову, как будто хотел попросить у нее жизни для той, которая была ему так дорога:
- Ах, тетушка Мария, ведь Нон не умрет? Ведь доктор сделает все возможное; мы должны спасти ее; что я могу сделать? Я все для нее сделаю!
Молча тетушка Мария подвела его к окну. Заходящее солнце золотисто-красным светом заливало верхушки деревьев в саду, но внизу уже наступили сумерки.
- Посмотри, Франс, пока еще светло, но скоро наступит ночь и вместо света будет мрак. В жизни Нон почти всегда был только свет - только дважды падала тень на ее пути: смерть ее матери и твой отъезд, Франс. Когда твои письма шли дольше, чем обычно, она становилась такой задумчивой, а когда от тебя приходила весточка, то снова раздавался ее смех и песни в саду и в парке. Там, на улице, свет скоро исчезнет, также и на жизнь Нонни опустилась темная тень смерти. Но мудростию Божией утро снова сменит ночь; и, если Он пожелает, Его милость придет на смену мрачной тени смерти. Единственное, что ты можешь для нее сделать, Франс, - это молиться, молиться, как я и ее отец, каждый по-своему. Господь слышит каждый вздох, устремленный к Нему в вере.