Как известно, в первой статье Н. Ф. Яковлев выражает лишь свое несогласие с психологическими формулировками Бодуэна и Щербы, считая, что они не отражают существа их понимания фонемы. По поводу индивидуального сознания говорящего он писал: «фактически не оно и является базисом в работах последователей теории фонемы. Таким базисом является место и роль отдельных звуковых моментов в системе смысловых, т. е. морфологических и лексических элементов языка»[1]. Цитата, приводимая А. А. Реформатским из работы Н. Ф. Яковлева 1928 г., звучит несколько по-иному. Объяснить это можно только тем, что Н. Ф. Яковлев по обязанности марриста, каким он стал к этому времени, должен был представить Щербу как идеалиста.
Самое главное, однако, не в этом, а в том, что обе обсуждаемые статьи не имели ни малейшего отношения к еще не зарождавшейся в те годы МФШ. Из работ Н. Ф. Яковлева, безусловно, должны были найти себе место в хрестоматии те страницы из его книги по адыгейской грамматике, написанной в соавторстве с Ашхамафом, на которых излагается теория фонемы. Там, действительно, авторы исходят из изложенной выше основной идеи МФШ. А. А. Реформатский, конечно, не случайно не поместил этого в хрестоматии; он, очевидно, не хотел показывать, что теория МФШ использовалась в плане «нового учения о языке». Впрочем в этом не крылось никакой опасности, так как всякому читателю ясно, что попытка истолковать определение фонемы Марра в духе МФШ не имеет абсолютно никаких оснований.
Не имеет отношения к МФШ статья А. М. Сухотина и К. К. Юдахина, а также и статья Г. О. Винокура. Первая в общем не противоречит любой теории фонемы, вторая не содержит даже термина «фонема», хотя она была опубликована в 1947 г., когда это понятие завоевало уже весь лингвистический мир; по существу же ее можно истолковать и в духе щербовских двух типов чередований, но только описанных в старомодных выражениях.
Нельзя согласиться с А. А. Реформатским в его трактовке взглядов Бодуэна. Бодуэн не был догматиком, и взгляды его не оставались неизменными. Во «Введении в языковедение», в отличие от старых работ, он считал фонему единицей деления «с точки зрения фонетической», а морфему — «с точки зрения семасиологически-морфологической». Это совсем не похоже на признание фонемы частью морфемы, а звука — единицей фонетической делимости, какое мы находим у А. А. Реформатского и у Бодуэна семидесятых годов.
Указание Бодуэна на то, что «фонемы и вообще все произносительно-слуховые элементы не имеют сами по себе никакого значения» (стр. 48), может быть, и не означает ничего более общепризнанного положения, что фонемы как таковые лишены смысла. Во всяком случае и здесь уместно вспомнить, что в одной из самых последних его работ, относящихся к последнему году его жизни, Бодуэн различал два принципа орфографии: фонемографию и морфемографию, а из этого следует, что он признавал независимость фонем от морфемы.
Больше всего эмоций вложено А. А. Реформатским в разделы о расхождениях Московской и щербовской фонологических школ и об оценке МФШ зарубежными и отечественными лингвистами. Вследствие этого они наименее объективны и точны. Многое в них поставлено с ног на голову.
А. А. Реформатскому почему-то очень не хотелось бы, чтобы Щерба первым сформулировал так называемую смыслоразличительную функцию фонемы, он приписывает это Бодуэну, но процитировать Бодуэна он, естественно, не может, так как у него подобной формулировки нет не только в работе 1868 г., но и ни в одной позднейшей. А. А. Реформатский цитирует С. И. Бернштейна, который, однако, совершенно не имел в виду «ниспровергать» Щербу. Что же касается существа дела, то идея различительной роли звуков интуитивно присутствовала в науке с тех пор, как возникло языковедение: в русской науке, как я уже однажды писал об этом[2], совершенно недвусмысленно высказывался в этом плане еще Ломоносов в «Российской грамматике». Вместе с тем определение фонемы и притом с полной четкостью ввел Щерба, и, как, конечно, известно А. А. Реформатскому, впервые указал на это не кто иной, как Трубецкой[3]. Важнее всего не само определение, а то, что Щерба таким путем противопоставил понятия «фонема» и «оттенок»; ведь только с принятия этого противопоставления можно сказать, что теория фонемы получает ясные очертания.