…В Тавриде, далеко в горах на воздухе был приготовлен для них шоколад. Лакей и горничная давно уже их там ожидали. Под небольшим таганком разведен был огонь; белая скатерть разостлана на траве… Этот эпизод в Тавриде долго всем помнился, потому что пировали они недолго: попали в грозу. Первая молния полыхнула буквально из моря, как бы со дна. Не синева и не зелень, а вот уж поистине — настоящее Черное море! Темные тучи клубились в море, разрываясь зигзагами золотых огней… Они промокли тогда до нитки, переходя горную речушку Салгир, а единственному кавалеру Пушкину довелось руководить той нелегкой переправой. Он выполнил это с честью. И это было самое настоящее приключение.
А ввечеру — ужин и самовар. И слышен смех. Свечи зажгли. Николай играл что-то веселое. Молодость. Юг. Сердце Тавриды. И это тоже не забыть!
А у крымских татар пробовали они чудодейственный каймак. Вообще-то это напиток — сливки, снятые с кипяченого или топленого молока. Каймаком же называется у татар и сыр из сливок. Пушкин в шуточном стихотворении «Недавно бедный музульман…» рассказывает о том, как татарка Фатима, носившая «трехмесячное бремя», говорит «умиленно муженьку»:
Не мог не отдать дань Александр Пушкин и крымскому винограду, он писал о хусайне — винограде «Дамские пальчики»:
Конечно же, попробовал он и знаменитые крымские вина. Кстати, в книге «Известие учительное», напечатанной по повелению Петра I, сказано, что вином тогда можно было называть напиток, полученный только лишь из винограда. Изготовленные из всех иных ягод и плодов напитки должны были именоваться «вин подобныя». Именно в этой книге и дано первое в России определение термина «вино». И не зря Пушкин, знавший толк именно в винах, восклицал:
Трехмесячное путешествие с семьей Раевских оставило неизгладимое впечатление у Пушкина. «Мой друг, счастливейшие минуты моей жизни провел я посреди семейства почтенного Раевского… Суди, был ли я счастлив: свободная, беспечная жизнь, которую я так люблю и которой никогда не наслаждался, счастливое полуденное небо; прелестный край; природа, удовлетворявшая воображение, — горы, сады, море; мой друг, любимая моя надежда — увидеть опять полуденный берег и семейство Раевского…» — писал поэт брату Льву в сентябре 1820 года.
К этим воспоминаниям Пушкин возвращался вновь и вновь. Трудно перечислить произведения его, которые в той или иной степени не были бы связаны с ними. В этом списке окажутся и все южные поэмы, и головокружительные вершины гения — «Евгений Онегин» и «Борис Годунов», а вслед за ними — «Полтава», «Арап Петра Великого», не говоря уже о лирике.
После путешествия по Кавказу и Крыму Пушкина ждал Кишинев, куда перенес свою резиденцию генерал Инзов. Жил генерал в одиноко стоявшем на холме двухэтажном особняке. Он не любил шума и излишней суеты. По-стариковски рано вставал, сам обкашивал траву в саду и по горе, окапывал яблони и пропалывал сорняки. Так он «догонял свою молодость». Поднявшись на заре и растираясь мокрой простыней, напевал потихоньку, следуя движениям рук:
— Для моциона! Для рациона! Для грациона!
После растирания брал иг шкафа заранее припасенное большое краснощекое яблоко «собственных садов», нюхал его, внимательно оглядывал и уж затем разламывал крепкими пальцами, слушая привычный хруст. Иван Никитич терпеть не мог, когда яблоко резали ножом, считая это истинным варварством. Съев яблоко, заказывал самовар и сходил вниз.