Но ничто не могло удержать поэта в Петербурге. И вот снова Москва. На балу танцмейстера Йогеля встретил Пушкин шестнадцатилетнюю красавицу — «чистейшей прелести чистейший образец» — в белом воздушном платье, с золотым обручем на голове… Наташа Гончарова… Она поразила царственной, одухотворенной красотой… Мгновенно вспыхнувшая влюбленность — и «голова пошла кругом»!
А когда отважился появиться в доме Гончаровых, «первый раз в жизни я был робок», — сознавался Пушкин. В сватовстве ему не отказали, но и согласия не дали. «Черт меня догадал бредить о счастии, как будто я для него создан», — с горечью писал поэт другу. В ту же ночь он уехал в армию на Кавказ. «Какая-то непроизвольная тоска гнала» из Москвы.
Во время путешествия Пушкин живо интересовался нравами и бытом народов, размышлял о средствах установления дружбы между ними и Россией.
Калмыки сердечно угощали завтраком. В котле варился чай с бараньим жиром и солью. Ковшик с необычным для русского чаем преподнесли гостю. «Я не хотел отказаться и хлебнул, стараясь не перевести духа. Не думаю, чтобы другая народная кухня могла произвести что-нибудь гаже. Я попросил чем-нибудь это заесть. Мне дали кусочек сушеной кобылятины; я был и тому рад».
Впервой выпил он в этом путешествии «кахетинского вина из вонючего бурдюка», вспоминая, однако, пирования Илиады:
Вино грузины держат в маранах, огромных кувшинах, зарытых в землю, и открывают с торжественными обрядами. Кахетинское и карабахское вина «стоят некоторых бургонских».
Ядовито подмечает поэт, как пленные турки, строившие Военно-Грузинскую дорогу, жаловались на плохое питание. Пища же, по мнению его, была весьма хорошей, просто турки никак не могли привыкнуть к ржаному хлебу, из-за чего и страдали расстройством желудка. Это напоминало Пушкину жалобу его приятеля по возвращении из Парижа: «Худо, брат, жить в Париже: есть нечего; черного хлеба не допросишься!» А буквально через несколько дней после встречи с турками, отравившимися хлебом, поэт и сам сталкивается с той же проблемой: «Вместо обеда съел я проклятый чурек, армянский хлеб, испеченный пополам с золой», и дорого тогда отдал бы поэт «за кусок русского черного хлеба». В обычной же обстановке ел он не только ржаной русский, но и европейский пшеничный хлеб.
Еще в пору юности захаживал Александр Пушкин в булочную Голлербаха, у которого покупал немецкие сдобные булки и о котором написал такие строки:
Приходя к Голлербаху, он, указывая на понравившуюся ему булку, спрашивал:
— Васисдас?
А ответа, будучи натурой творческой и рассеянной, никогда не запоминал. Так все немецкие хлебобулочные изделия, поскольку он названий их так и не усвоил, были «васисдасами».
Позднее Александр Сергеевич пристрастился к пирожным в кондитерской Вольфа и Беранже на Невском проспекте. Оттуда же он и уехал 9 февраля 1837 года на дуэль, назначив своему секунданту Данзасу там встречу…
Путешествие на Кавказ не спасло Пушкина от чувства к Наталье Гончаровой. Наконец согласие на брак было получено.
«Участь моя решена. Я женюсь…
Та, которую любил я целые два года, которую везде первую отыскивали глаза мои, с которой встреча казалась мне блаженством, — боже мой, — она… почти моя». Долгий, мучительный период сватовства, полный надежд и разочарований, доставил поэту немало тревог и горя.
И вот 18 февраля 1831 года в церкви Большого Вознесения, что в Москве у Никитских ворот, Пушкин венчался с Натальей Николаевной Гончаровой. «Я женат — и счастлив; одно желание мое, чтоб ничего в жизни моей не изменилось — лучшего не дождусь…» Привыкший к неспокойной кочевой жизни — «то в кибитке, то в карете», не имевший никогда своего угла, живший в гостиницах или чужих домах, первое время был он в непривычном состоянии. Сбывались, кажется, желания, о которых незадолго до того шутливо писал он в Болдино: