И все это имело самое непосредственное отношение к тому, с чем Пит обещал распрощаться навсегда, — к его криминальному прошлому.
Он завернулся в простыню и смотрел в небо. Ночная версия жаркого стокгольмского лета. В церкви пробили часы — три удара. Интересно, в какой? Откуда легкий ночной ветерок донес эти звуки?
Зофия сопела рядом — рука на его плече, нога, обычно касавшаяся его бедра, обвивает его колено. Губы приоткрыты, как всегда. Она из тех, кто дышит во сне ровно — независимо от обстоятельств и места нахождения. Питу оставалось только завидовать такой невозмутимости, для него, очевидно, невозможной. Сам он спал беспокойно, метался в постели, просыпаясь от малейшего звука или света. Или — все чаще, как и в эту ночь, — не спал вообще.
Еще некоторое время — до следующего удара часов — Пит наслаждался ее теплом, а потом встал. Половина четвертого — расслабиться так и не получилось. Тело, каждой жилкой умолявшее о сне, так и не пришло в согласие с головой, которая гудела от беспорядочных мыслей.
Пит поцеловал жену в щеку и осторожно откатился на край кровати. Яблоневый сад полнили утренние птичьи звуки — острый, как иголки, щебет синиц, заливистая трель черного дрозда.
Жизнь как будто продолжалась.
В смежной комнатке спала Луиза, — на спине, обхватив пальцами деревянный столбик кроватки, в которой когда-то спали Хюго и Расмус. Расмус ровно сопел в своей комнате, — на левом боку, совсем как Зофия. Как будто таким образом доверяясь тому, кто непременно его защитит.
Хоффман закрыл окно в спальне сына — здесь на это не требовалось ничьего разрешения. Потом проделал то же самое с вентиляционным окошком в комнате Хюго. Если младший брат во сне больше походил на мать, то Хюго спал, как отец — разметавшись по мокрой от пота простыне, отбросив на пол смятую подушку и постоянно ворочаясь с боку на бок.
Внутренняя лестница меньше скрипит, если двигаться вплотную к перилам. Пит смотрел под ноги, опасаясь растоптать пластмассовых человечков, которых Расмус выстроил в прихожей в непостижимом для непосвященных порядке. Отключил сигнализацию и сел на кухонный стол со стаканом воды. Глотнул — по телу разлилось ледяное блаженство. На столе лежала газета с воскресным кроссвордом, которые Зофия решала один за другим, чтобы расслабиться.
Пит придвинул газету к себе, в утренней тишине бумага зашуршала неожиданно громко. Зофия любила, когда муж подвигал к ней стул, чтобы помочь заполнить последние пустые клетки. Но сейчас у Пита ничего не получалось. Нужные слова ускользали, буквы не стыковались. Наверное, Расмус справился бы лучше.
Пит выглянул в окно на пробуждающийся сад.
Там был мир покоя и гармонии — полная противоположность тому, с которым приходилось иметь дело Питу.
Итак, некая преступная группировка имеет доступ к несуществующему автомату и хочет утвердиться на рынке оружия с его, Пита, помощью.
Черный, с коричневым отливом, дрозд шмыгал в кроне яблони и щебетал специально для Пита. Большая синица взлетела с лужайки, уступив место коростелю, который высматривал в траве не то насекомых, не то дождевых червей. Понятный, правильный мир.
Пит Хоффман хорошо знал криминальный Стокгольм, с которым, так или иначе, был связан большую часть своей сознательной жизни. И он никогда не слышал об этой влиятельной организиции. А ведь они не только располагали самым совершенным оружием, но имели поддержку среди высшего руководства полиции. Иначе как объяснить появление сверхсекретных документов в его офисе? Немногие в управлении имеют доступ к такого рода бумагам, в самом сердце полицейского ведомства.
Пожалуй, только один из знакомых ему сотрудников.
Одно дело — сражаться с полицией, Пит занимался этим на протяжении многих лет.
Совсем другое — с криминальным миром, этому Пит посвятил примерно столько же времени.
Но чтобы с самого начала одинаково противостоять и тем и другим… Это чистое безумие, почти самоубийство.
Пит налил еще один стакан. На этот раз глоток ледяной воды ожег не так сильно.
Чертов телефон, от которого он так хотел избавиться и который был вынужден повсюду носить с собой, зазвонил, как только Пит с мальчиками вернулся из школы. Он не ответил. Поздно вечером сигнал повторился. Зофия посмотрела раздраженно, но воздержалась от бесполезных вопросов. И вот около половины второго ночи, одновременно со сдвоенным ударом церковных часов, когда надежда уснуть еще не была окончательно потеряна, поступило первое сообщение.