— Лёх, что-то мне кажется, Макар не угорает, — осторожно проговорил Игорь.
— Бля, ну нет, Макар!
— Да.
— Не-е-ет! Ну а как же наши тусы, ну? Как же теперь девчонки, ты же не пойдешь к ним со своим… этим… Ты на Тихого посмотри, в какую он вафлю превратился! Бля, ты чё, еще и член чужой собрался трогать?!
— Я уже потрогал.
— Фу, бля.
Лёха дергано развернулся и в приступе злости быстро зашагал к выходу.
— Не парься, — сказал Игорь, хлопнув Макара по плечу. — Он же типа ваша фея-крестная. Сваха-Лёха, ха-ха! Переживает, что тебя у него уводят из-под носа.
— Спасибо, Игорян. Хоть ты не говнишься, как чмошник.
Игорь пожал плечами и загадочно проговорил куда-то в сторону, будто не о себе:
— Подумаешь, член чужой трогать. Хуй он и в Африке хуй.
Собрав все по списку, включая соки, газировки и прочую лабуду, они вдвоем утрамбовали тележку и двинулись к кассам. Стоя в очереди, Макар вдруг спросил:
— Слушай, Игорян. Вот как бы ты человека к себе расположил?
— Так ты же уже вроде сам справляешься, не?
— Не… В трусы залезть не проблема. А вот, ну, чтобы ему больше понравиться?
— Бля, Макар, ты только мозги не теряй, лады? А то мне тоже страшно.
— Ничё я не теряю, ну так что?
— Ну… Хрен его знает. Представь, что это твой деловой партнер или… О! Что это высокопоставленный гость.
— Ага, принц, бля.
— Типа. Вот что тут главное? Да и вообще, между нами, грубо говоря?
Кассирша заинтересованно слушала их треп, но сзади уже раздались недовольные просьбы пошевелиться, и парни продвинулись, выложив последние товары на ленту, а затем принялись складировать пробитые бутылки обратно в тележку. Расплатившись, Макар вернулся к своему вопросу, который почему-то свербил в мозгу.
— Так, ну чего, что там главное? Я улыбаться могу обворожительно.
— Дебил ты! — протянул Игорь, закатив глаза.
— Слышь, не быкуй, я по-человечески спрашиваю. По-пацански, бля.
— Вот именно! По-пацански! И что тут главное, Макар? Давай, думай.
— Бля… Ну уважение, хули, — проговорил он с легким сомнением в голосе.
— Ну! Уважать надо партнеров и товарищей своих. Вот как ты Лёхе подогнал все конспекты, когда он с пневмонией провалялся. Я охренел, как ты знатно нашу историчку окучивал, чтобы она ему зачет нарисовала. А когда Тихий с родаками разосрался? Помнишь, он у нас по очереди жил весь семестр. А меня на стажировку к своему бате пихнул, вот я понимаю — по-пацански. Короче, какие интересы у чувака, какие проблемы, может, чё помочь, как поддержать.
— Все ясно, сенкьюрити, Игорян. Да хэзэ, нет у него проблем, как по мне. Я его проблема.
Макар, глубоко задумавшись, плюхнулся на холодное переднее сиденье его машины. Ждавший их у выхода Лёха молча сел сзади, стараясь не пересекаться с ним взглядами. Игорь включил плеер, и в салоне стало пободрее, но до дома Макара с Лёхой они больше так и не разговаривали. Он помог затащить покупки в квартиру и, не раздеваясь, собрался на выход.
— Лёх, я тебя послезавтра жду.
Тот нехотя посмотрел на него, Макару показалось, даже виновато, но только кивнул и вышел, а следом ушел и Игорь, который подбрасывал Лёху по пути к себе.
Как-то внезапно все стало пиздец сложно. Макар плюхнулся на диван в гостиной, устало потер глаза руками и принялся бесцельно щелкать каналы. Хотелось чего-то, но он стремался писать Вале слишком часто, хотя если уж начинал, то его несло. Поэтому засунул телефон под подушку и открыл на телике приложение с фильмами. Нарыл там ретро-пиздострадания, снятые в те времена, когда он, по всей видимости, был еще в проекте, и нажал на «плей». Через три часа, ковыряясь в глазу, как имбецил, Макар решил, что утопнуть тот чел должен был в любом случае. Иначе бы концовка не была такой жесткой и раздирающей. А история любви, в которой двое людей из совершенно разных слоев общества никак не могут быть вместе, не тронула бы их с Валечкой сердечки. Макар не смог пересилить себя, открыл сообщения в ватсап и написал:
«Ну, допустим, тот мужик был не хуйло».
«Ок)» — пришло через десять минут, когда Макар уже почти уснул с телефоном в руке.
Пошла жара
— Ты фрикадельки погрел? Там еще картошка запеченная в фольге и фасоль…
— Мам, я нормально питаюсь.
— Знаю я, как ты питаешься, опять своей фигни с глюкаматом набрал.
Валик покосился на пустые пакеты, торчащие из мусорного ведра.
— Глутамат, мам. Мононатриевая соль глутаминовой кислоты, — поправил он по привычке. — Фрикадельки погрею, обещаю, не переживайте. Как бабуля?
Разговором о бабуле и ее засоленных подосиновиках маму удалось нейтрализовать — Валик чувствовал, что назревает опять беседа о выдуманной впопыхах Веронике, потому вежливо слушал эпопею, когда надо «дакая» и хмыкая. Потом маму позвали чистить снег с крыльца, она наказала Валику следить за комнатными цветами и отключилась. Валик, отняв телефон от уха, с опасением — и, блядь, надеждой — посмотрел на экран. Пустой — ни оповещений, ни пропущенных, ни сообщений. Макар молчал со вчерашнего вечера, и вроде бы это должно было радовать, но ничего, кроме беспокойства и досады, Валик не чувствовал.
Может, Макар, увидев вчерашний ответ, натыканный Антоновым перстом судьбы, подумал, что Валик дал слабину и можно теперь осадить? Типа выждать, что он сам напишет? Типа первый?
А вот хуище. Такой же непропорциональный и неаккуратный, какой ему прислал Макар.
Раньше Валик в себе этой ноты стервозности не замечал и мнительности тоже, может, потому, что с реактивами, колбами и микроскопами не нужно было взаимодействовать на эмоциональном уровне. Все просто — определенное вещество или смесь веществ вызывает определенную реакцию, не нужно задумываться, почему это происходит и с какой целью. А друзья у Валика всегда были сами с прибабахом, их действия предугадывать было бесполезно — взять того же Калмыка, который летом на отдыхе у деда заблудился в степи — в степи! — приперся на чью-то кошару, и там его чуть не порвали чабанские собаки.
— Они не гавкают, — рассказывал потом Калмык, поднимая штанину и демонстрируя шрам на ноге. — Даже не рычат. Короче, предупреждения не было, ребят.
Хозяйская дочка отогнала собак, перевязала его и накормила высушенным на солнце и немного засиженным мухами сыром из овечьего молока и лепешками.
— Мухи там еблись на этом сыре, а ты жрал! — скривился Антон.
— Я думал, точечки такие черные — это специи, — ответил Калмык. — И жрать хотелось, вот и жрал!
После этого за ним и закрепилось погоняло «дитя степей», и Калмык точно понял бы Валика, как и Антон. Но пока ему все равно лучше не рассказывать.
Валик полил цветы, перемыл посуду после того, как к обеду свалил Антон, подумал и вяло вбил в поисковик волшебные слова, открывающие мир силиконовых доек и загорелых попок. Подпер рукой подбородок и принялся прокручивать колесико мышки, листая ниже и ниже, без энтузиазма наблюдая в перемотке, как «блондинка сосет большой член байкера в подъезде» и «кончил по второму кругу на пухлый пирожок секретарши». От одних названий веяло половой дисфункцией, и Валик вспомнил, почему никогда не читал описаний к порнухе. Учитывая, что и смотрел ее от случая к случаю, а ведь у того же Антона имелась любовно собранная видеобиблиотека на компе, спрятанная в скрытой папке, на случай если мама решит посидеть в «Одноклассниках».
Так и не вдохновившись, Валик закрыл ноут, взялся за справочник с таблицами, чтобы рассчитать формулу, которую давно собирался приложить к своему опыту с эфирами, но быстро понял, что не может понять ни строчки. Когда экран телефона загорелся сообщением, Валик дернулся, как последний идиот.
— Вы издеваетесь! — протянул он вслух, прочитав сообщение от оператора о том, сколько у него осталось бесплатных минут.
На улице вечерело. Валик вспомнил, что хотел купить молока, оделся и вышел из подъезда, смотря себе под ноги и пиная крышку от фанты. Настроение было на нуле или еще ниже. Обратно он шел в свете фонарей, выхватывающих пятнами остатки снега. Зима в этом году случилась поганая, снег шел часто, но не держался и двух дней, превращаясь в кашу, и оставалось только надеяться, что на Новый год выпадет нормальный, настоящий снег.