— Тётька моя, — пояснил он, взглянув на экран, и Валик, оставив его разговаривать с родственницей, ушел в зал.
Макар появился почти следом.
— Поздравила, сообщила, что заедет через полчаса, я ж ее любимый племянник, не может не заглянуть, — сказал, доставая из-за дивана чьи-то носки. — Но, конечно, это мамка накапала — боится, что я тут хату сжег или мы тут обкурились до смерти. Надо, короче, быстрее этот срач убирать. Блядь, всю романтику мне…
— Макар, — произнес Валик, не в силах заткнуться. — У тебя есть камин?
Макар бросил носки в мусорный пакет и хмыкнул:
— Зачем тебе камин? Если надо, будет.
— Нет-нет, я просто спросил! — ответил Валик поспешно. — Как раз его и не надо.
Зал убрали быстро: пока Макар выносил мусор, Валик протер все поверхности до блеска, открыл окна для проветривания и поправил панорамные картины на стене. Потом они вместе привели в порядок балкон и кухню, и когда родственница должна была быть на подлете, Валик уже натягивал высохший свитер с оленями.
— Придешь ко мне завтра? — спросил Макар, наблюдая, как он сует руки в рукава куртки.
— Не могу, я бабушке обещал приехать. Дней на пять, — сказал Валик, и Макар заметно посмурнел.
— Но писать-то можно тебе?
— Там связь не всегда ловит. — Валик поправил съехавшие очки и добавил: — Но можно. Я пошел.
— Пиздуй, — Макар щелкнул замком. — Я напишу. Эй, умник, стой, куда, бля! — прижался к и так саднящим уже губам и только после этого открыл дверь. — Теперь точно пиздуй.
Выходя из подъезда, Валик тронул языком губу, ее тут же лизнуло морозом, и он поморщился — завтра вскочит герпес. Телефон пиликнул сообщением, и Валик уставился на номер и марку машины.
«Карета подана».
Сняв перчатку, он быстро напечатал в ответ:
«Это что? Такси? Больше так не делай».
«Первое число, Валечка. И больше не буду. Только если ты ночевать не останешься в следующий раз».
Хотелось спросить — в какой, блин, следующий? Но все вокруг стало таким непредсказуемым, что Валик только отмахнулся от неуместных сейчас размышлений и направился к мигающей фарами машине.
Когда такси выехало со двора, Макар зашел обратно в зал и захлопнул балконную дверь. Хоть балкон и был застеклен, почти как и дома у Вали, все равно он задубел — пробыл там слишком долго, пока умника провожал. Плюс выкурил две сижки, и теперь его потряхивало. Прежде чем башку просверлило трелью дверного звонка, он успел кинуть в стиралку свитшот с пятнами от спермы и ебануть большую чашку крепкого кофе. Пьяный угар закончился еще под утро, а у Макара до сих пор мысли тараканами разбегались в ахуе от того, что они с Валечкой учудили. Не, ну Игорян ему по дороге в гипер накануне тусы признался, что в период своего пубертата они с одноклассником втихушку на порнуху родительскую подрачивали. А один раз они типа устроили, как там его, голландский штурвал. Макар тогда еще дико проржался над названием. Только у них-то с Валей не просто штурвал был, а чистый и светлый, как слеза принцессы, взаимный петтинг. У Макара подобных ощущений со школы не было. Да что там, вообще не было — это ж мужской половой хуй! Горячий, упругий, с колечком в уретре, блядь! Помимо очевидного, в груди тянуло от воспоминаний о поцелуях, и хотелось еще, хотелось прижать крепкое Валино тело к себе, такое не похожее на девичье, угловатое, с жесткими плечами и маленькими сосками, которые Макар с удовольствием облизал этой ночью. А днем, стоило только глянуть на раскрасневшиеся от уборки щеки и уши, в висках начинало стучать, как после норматива по бегу стометровки на время. И особенно Макар охреневал, когда Валя вдруг резко становился жадным и дерзким. Про Валину задницу он пока старался не думать, а то, что другой пацан так же резво лапал за жопу его самого, Макара как-то не смущало, потому что кайфа от обжиманий вдвоем в пустой квартире он получил столько, что сразу для себя все понял-принял. Вот таким подарочком под елкой осознание нагрянуло первого января вместе с похмельем. Так что пох, решил Макар. Он хотел Валю, и точка. Как там в мамкином старом фильме новогоднем говорилось — вижу цель, верю в себя, не замечаю препятствий. Только, проснувшись от того, что почувствовал ласковые касания на макушке, он понял, что цель у него — не просто потрахаться, как, наверное, до сих пор виделось Лёхе, и это пугало больше всего.
И все же, пытаясь успокоиться, Макар заварил кофе и допивал его, как раз когда в дверь позвонили.
— Здарова, шкет мой любименький! — врезалось громко в его правое ухо вместе с радостным смехом и поцелуями в обе щеки.
— Жанка, не ори, башка же болит! Привет.
Тетей он ее не называл — разница в десять с небольшим лет не располагала к таким вольностям. Когда бесила, называл тётькой по приколу. Жанка сняла чебураший рыжий полушубок, сшитый будто из старой советской игрушки, и тряхнула черными кудрями вчерашней укладки — если бы делала ей мамка, по совместительству старшая сестра, прическа еще бы день прожила как пить дать.
— Ну как ты тут, пиздюк мой? Не умер с голоду? Квартира, смотрю, целая.
— Ты охерела? И тебя с Новым годом.
Сели за барную стойку. Макар без вопросов поставил перед Жанкой банку пива и достал остатки печеночного торта из холодильника.
— Кто готовил? — сразу с наскока начала она.
— Да кто-то из девчонок притащил, я не помню.
— Ой, так вас тут много было? Я думала, вдвоем с кем-то отмечали.
Глаз у нее был наметан, как у хищной птицы. По ходу, сразу приметила и вымытую посуду, и чистый пол, и отсутствие какой-либо блевотины, и даже ровно расставленную мебель.
— И как зовут счастливицу-красавицу?
— Валя.
— Хорошее имя, доброе, — улыбнулась Жанка и выдула полбанки одним залпом. — А мою — Лёля.
— Пиздец тебе.
Жанка на его комментарий не обратила внимания, как будто ее личная жизнь никого тут не касалась. Да только вся родня любила посмаковать любые подробности: ко-ко-ко, как так, тридцать четыре, часики тикают, стакан воды кто будет подносить, и так далее, и тому подобное. У Макара уже самого глаза непроизвольно закатывались, стоило кому-то из родственников начать телегу: «А что там у Жанночки-то, после развода так и никого?» Трещала о красотах Праги Жанка не затыкаясь, спасибо, что хоть не на ультразвуке, но все равно громко, на эмоциях. Рассказывала о своем волшебном отпуске с этой самой Лёлей, как они мотались туда на католическое Рождество, а Новый год пришлось встречать в воздухе — из-за снегопадлы их рейс задержали. Листала фотки ночного праздничного города, селфаки со своей вполне даже симпотной бабцой, и Макару тоже хотелось поделиться впечатлениями, но он молча ковырялся в тарелке.
— Ты чего, шкет? Расстроился, что Деда Мороза нет?
А когда Макар поднял на нее взгляд, из ее голоса все смехуечки мигом улетучились.
— Ек-макарек! Ну-ка колись, чего там у тебя?
— По ходу, это серьезно, Жан.
— Ну-ка, пошли покурим тогда.
На балконе, стоя как цапля на одной ноге из-за холодного пола, она покосилась на Макара и спросила:
— Что, бабочки в животе? По глазам вижу.
— Ну допустим.
— Маме говорил про Валю? Вот Маринка-то обрадуется! А то все шляешься не пойми где, как мелочь.
Макар хотел было возразить, мол, а ты-то прям совсем взрослая тётька-мотька, но промолчал. Курил какую-то там по счету сигарету, выдувая дым в окно, потом вмял окурок в металлическую пепельницу и вперился серьезным взглядом в Жанку:
— Не обрадуется. Потому что Валечка не совсем девочка. Точнее, совсем не девочка.
Чтобы снять вообще все вопросы, Макар разблокировал смартфон и показал Жанке фотку из ватсапа, с которой голубыми глазищами Бэмби на них взирало серьезное Валечкино лицо.
— У-у, — протянула тетка, даже не вернув ему его же фразочку, брошенную пятнадцатью минутами ранее. — Ну что сказать… Велкам ту зе клаб, Макар Сергеич.