Когда они отошли от макдака в сторону, чудик расстегнул куртку и достал из-за пазухи огромный моток туалетной бумаги:
— Видал, какой я мужик? Мужичище!
— Хуище! На хрена ты ее упер? — орнул Макар, но не мог перестать лыбиться на чудика, держащего в руках рулон размером примерно с его голову.
— Пригодится в хозяйстве, — довольно заключил пацан, как ребенка прижимая трофей к груди.
— Бля, откуда ты только такой взялся, чудик? — усмехнулся Макар, натягивая ему капюшон на голову — этот дебилоид был без шапки, а внезапно начавшегося снега намело уже прилично.
— Сам ты чудик, ебанат, — ответил тот и вдруг, ухватив Макара за меховой край куртки, тоже надел ему капюшон.
Макар от такой наглости просто опешил. Хмыкнул, разглядывая лицо под круглыми стеклами очков, будто они только сейчас впервые встретились.
— Как тебя зовут-то?
— Меня не зовут, я сам прихожу.
— Ну естессно, — вздохнул Макар, вспоминая перфоманс в пальто, и достал смартфон. — Адрес диктуй.
— Мой?
— Нет, блядь, мой.
— А ты со мной поедешь? — Глаза удивленно захлопали из-за очков.
— А надо? Да не ссы, я за Лёхой пойду, пока у него там ноги от алкашки не отказали еще. Сам доедешь?
— Так точно.
Макар вбил в приложуху какой-то там проезд и дом номер одиннадцать, через три минуты и одну сижку впихнул в салон «ланоса» уже чуть менее поплывшего пацана и всю свою обратную дорогу до студенческой хаты отслеживал с экрана его маршрут.
В коридоре он поймал Лёху, зажавшего у стены пьяненькую девицу. Проверив даму на наличие явного согласия, он заодно стрельнул у нее номер этого странного ботана, которого, кажется, тут знали почти все. Валентин, значит. И Макару теперь ох как хотелось познакомиться с этим Валентином поближе, но только когда градусов в нем будет немного поменьше.
Разрисованный дядька
О членах Валик не думал. Вот ровно до того момента, пока не почувствовал руку Макара на своем причиндале. Теперь он думал об этом утром, разогревая кашу для сестры, с которой сидел, пока родители работали, в обед, загружая вещи в стиралку, вечером у телика. И даже в своей комнате, усевшись за учебник с целью повторить материал, хотя знал его наизусть, Валик думал о членах. Весь гребаный день, каждую гребаную минуту, потому что вчера, хоть это и случилось опять под градусом, он запомнил все в таких подробностях, от которых горели теперь уши и щеки. Как елку тушили, как до дома добрался — не помнил, а это — нате, получайте. Еще и, проснувшись утром, обнаружил, что спит головой не на подушке, а на огромном рулоне не пойми откуда взявшейся туалетки. И вспомнилось — макдак, Макар, такси. Пиздец!
До Нового года оставалось всего ничего, и Валик подозревал, что натуралом в него точно не войдет — ну не может обычный, нормальный пацан мечтать о чьих-то цепучих, как репьи, руках у себя между ног. Должен только морщить лоб от воспоминаний, сплевывать сквозь зубы и говорить, что это было самое мерзкое, что произошло в его жизни. Но тут же он вспоминал, что сам, дерзкий, как Мэрилин Мэнсон в католическом храме, стал инициатором того, что Антон называл «сосаться в десны». То есть ему хотелось самому. То есть он засосал парня. У него с этим парнем произошла химия, не иначе, бурная реакция, как если бы Валик был алюминиевой пудрой, Макар — йодом, а алкоголь — теми несколькими каплями воды, которые при попадании на смесь превращают ее в фиолетовое пламя. Алкоголь явно стал катализатором, но только тут дело не в химии, определенно не в химии, потому что так не бывает, не может быть, чтобы ходил-ходил обычный мальчик Валя, а потом бац — и педераст. Скорее всего, он был к этому предрасположен, просто не замечал. Но как же его вштырило от касания губами…
Зацепившись за эту мысль, Валик занырнул в интернет. Там писали, что желание получения удовольствия именно этим путем может быть зависимостью.
«Чаще всего мы встречаем людей с оральным типом зависимостей: к ним относятся люди, страдающие курением и алкоголизмом, перееданием, грызущие авторучки и ногти, сюда также можно отнести чрезмерную болтливость и жевание жевательной резинки», — прочитал он и посмотрел на карандаш, который грыз все это время, но не думал об этом.
Дальше — хуже. Писали, что если ребенка слишком рано или слишком поздно отлучить от груди, то это может повлиять на становление сексуальности. Отложив истерзанный карандаш, Валик поднялся и прошел в кухню, где отец с мамой, уложив Варю спать, сидели за поздним чаем.
— Мам, — Валик поправил очки, а затем и вовсе их снял, — это, конечно, странный вопрос, но мне надо знать: как долго ты кормила меня грудью?
Отец, потерев нос, повернулся к зависшей матери:
— Сиську он твою до скольки лет сосал?
— Да как и все дети, не помню точно… — ответила мать, не замечая, как кусок печенья, размокнув, падает в кружку. — Но до четырех лет ты у нас с соской ходил. Без соски не ел и не спал, истерики закатывал, и папина бабушка плакала вместе с тобой, когда мы пустышку отбирали. От этого у тебя неправильный прикус и развился, скобы тебе ставили потом… А почему ты спрашиваешь?
— Тест прохожу, — буркнул Валик, наливая в кружку любимый мамой каркаде. — Психологический.
Вот оно, оказывается, как бывает — прососал соску до четырех лет, вот, получай теперь. Так и виделось, как он входит на кухню за ручку с Макаром и говорит: «Дорогие мама и папа. Это мой парень, и с этого момента он будет жить с нами, а виноваты вы, потому что вовремя не отобрали соску у своего пиздюка, и теперь ваш сын — гей».
Валик, привыкший рассматривать все с точки зрения науки, сразу вспомнил 2-фенилэтиламин, который синтезируется в мозге и вызывает эмоциональный и энергетический подъем, возбуждение, симпатию, сексуальность и легко разрушается моноаминоксигеназой. Он также читал, что 2-фенилэтиламин синтезируется в организме на начальном этапе возникновения чувства любви…
— Стоп! — возмутился вслух Валик. — Какой, на хер, этап?
Все нормально. Просто надо меньше пить. Не пил — и не стоило начинать, может, у него либидо в состоянии опьянения возрастает в разы и появляются сексуальные аппетиты, а Макар просто оба раза оказался рядом.
Валя. Валечка. Валентин. Макар крутил в мыслях это имя, как необычный вкус конфетки, которую он никогда раньше не пробовал. Как-то язык даже не повернулся бы назвать этого придурка Валечкой… Раз триста уже Макар открывал фотку в галерее, пялился на нее несколько секунд и закрывал. Лёхе и Тихому он показал фото той же ночью и всего лишь раз, чтобы эти имбецилы убедились, что базара больше нет, и отстали от него. Никуда, естественно, не слил, но и удалять не стал. Не хотелось. Макар, приоткрыв рот, задумчиво водил указательным пальцем по нижней губе, размышляя, чего же ему тогда хотелось. Позвонил Лёха, едва ворочая языком с похмелья, и все-таки успел задолбать его шутками про путешествие на Эге-гейское море, «итс окей ту би гей» и «не сердись, Сердючка». Макар не выдержал, наорал на Лёху, сбросил вызов и швырнул телефон на тумбу, даже забыв, что на экране все еще открыта та гребаная фотка. Где отчетливо можно было во всех деталях рассмотреть, как происходит процесс обмена слюной «изо рта в рот» у двух половозрелых самцов.
— Что случилось? — раздалось со спины. — Что ты там смотришь?
— Да так, ничего.
Пока он перебивал Лёхины выебоны, совсем и думать забыл, что мать торчит сзади, колдуя над его патлами. Он почувствовал, что движения кисточкой по его макушке замедлились, но мать не торопилась набирать из миски новую порцию этой вонючей фиолетовой херни.
— Ну давай, не томи, мам, я слышу, как громко ты думаешь.