— Макась, — вкрадчиво начала она, немного помолчав, — ты мне ничего сказать не хочешь?
— Не-а. А чё?
— Да ничего. — Она цыкнула, возвращая голову Макара в удобное ей положение. — Да можешь ты перестать вертеться! У тебя все нормально?
Просто заебись, хотелось ответить Макару, но он промолчал. Нет, мам, я не пидор, просто в трусах немного тесно стало, когда с пацаном целовался, а так все норм. Может, у отца совета спросить? Он-то уже привык, насмотрелся по специфике работы на счастливые однополые парочки, летящие на крыльях голубой любви на какой-нибудь Тенерифе. Да только как-то пиздюлин получать неохота. В другой раз, пожалуй. Пока сам не разобрался. Благодарный матери за тактичное молчание, Макар со вздохом откинулся на спинку стула, закрыл глаза и попытался вспомнить вкус губ «Валечки». Блядь! Взял телефон и снова глянул на фото. Воспоминания о губах были, но расплывчатые. Четко он помнил только одно: они были пизже всех тех, что он когда-либо пробовал.
Успокоив себя и решив завтра аккуратно подобраться к Макару и сказать — успеть сказать, — что он был пьян и не отдавал отчет своим действиям, Валик и лег спать. Спустя пару минут, глянув на экран пиликнувшего телефона, Валик почувствовал, как щеки начинают гореть вновь.
«Хочу еще. Завтра в курилке после третьей пары».
За сообщением шло фото, как они с Макаром занимаются именно тем, что Антон называл «сосаться в десны». Собственная комната, квартира и город в целом перестали вдруг быть безопасными и уютными, когда у Макара было фото, на котором они сосутся. И Макар был из тех, кто мог сказать: «Да, сосались, и чо?» — а вот Валик… Валик оказался в жопе.
Конечно, после такого спокойный сон и не снился, и Валик, обняв подушку, размышлял, что мог сделать Макар с этим фото. Показать друзьям? Так они сами его, поди, зачморят. Замазать свое лицо и разослать по чатам? Так его любая телка узнает по татухе на шее и губам, а они у него, кстати, охуенные, хоть и горькие на вкус после сигарет, перебиваемых фруктовой жвачкой. Вранье это про курящих и облизывание пепельницы — когда стояк размером с Эйфелеву башню, то уже не до размышлений, как-то похуй, что там какого вкуса, когда оно уже во рту.
Валик перевернулся на бок, по-прежнему тиская подушку и отхватывая такие флешбэки, что пришлось закусить губу и подтянуть колени к груди, хотя стояк это делать мешал.
Нет, конечно, он дрочил и раньше, но опытным путем выяснилось, что круче это делать не на абстрактную картинку с пошлыми шлепками и скрипами, а на собственные ощущения, прокуренный приглушенный голос и запах жвачки с ароматом «клубника-банан», чем-то похожим на изоамилацетат, что он описывал в лабораторных по своим сложным эфирам. Только в голове в этот момент теперь всплывала не наука, а язык Макара, которым он чуть было не затолкал эту жвачку Валику за щеку. Мастурбировать, думая об этом, теперь было круче всего. Вот так бы взять да и схватиться за пепельные патлы… За неимением желаемого пришлось комкать подушку и кончать в кулак.
— Блядь, — сказал Валик, открывая глаза.
Он сходил в ванную, сполоснул под краном лицо и руки, нашарил у раковины мамины салфетки для «деликатного очищения», которые стоили как полугодовой запас шампуня для всей семьи, и использовал их не по назначению. Ну ничего, пару салфеток с лихвой компенсирует рулонище, что он каким-то макаром притащил по пьяни. В зеркало смотреть он не отважился, будто растрепанный чувак из отражения мог цокнуть и обозвать его больным ублюдком.
Следующим утром, когда Валик чистил зубы в ванной, мама что-то крикнула из кухни, но он не разобрал, а вернувшись, увидел ее такой довольной, что даже растерялся.
— Валечка, почему ты не сказал нам, что завел девочку? — спросила она, и Валик покосился на потухший экран оставленного на столе мобильника. Нажав на него, он увидел: «Доброе утро». Без улыбочек, скобочек, смайликов, даже точки не было — «Доброе утро». И все.
— Мам, я никого не завел, — сказал Валик, печатая ответное: «Иди на хуй».
— Значит, она тебя, — хмыкнул отец.
От мамы удалось отбиться довольно быстро, переведя тему, а вот отец еще продолжал хмыкать. Спустя некоторое время пришло ожидаемое: «На хуй не идут, а садятся» — и Валик ничего не стал писать, чтоб не нарваться на приглашение.
Первая пара прошла нормально, вторая — тревожно, а третью Валик проерзал на стуле, изгрыз новый карандаш и растянул ворот кашемирового свитера, над которым так тряслась мама, стирая его только «Лаской». О полимерах и эфирах Валик не думал, просчитывая все варианты исхода встречи, и ни один из них в его представлении не заканчивался хорошо, потому он, выходя из корпуса, снял очки и положил их во внутренний карман куртки.
Курилка представляла собой глухой тупик за баскетбольной площадкой, между стеной общаги с пожарной лестницей и пятым корпусом. Сюда притащили лавку, стоявшую ранее у входа в женскую общагу, на которой теперь, расставив ноги, сидел Макар. Валик мельком глянул на его ухмыляющуюся физиономию и голые коленки в прорехах джинсов — в декабре-то, ебанат — и собрался с духом:
— Если ты меня позвал, чтобы шантажировать, то можешь обломаться — не получится. Я скажу, что ты меня заставил, и мне поверят, потому что все знают, какой ты отбитый.
Макар выдохнул дым, затушил сигарету о подошву кроссовка и повернулся к Валику, кивком указывая на место на лавке рядом с собой. Валик сел, отгородившись снятым рюкзаком.
— Тебя ж вроде Валентином звать, умник? — спросил Макар, отчего Валик сразу подобрался:
— Какой я тебе умник?
— Ну ты ж типа лучший студент курса, все дела. Забей, короче. На хуя мне тебя шантажировать?
— Я откуда знаю? — нахмурился Валик.
Макар крутил в пальцах зажигалку, постукивая ею о голое колено, потом спрятал ее в карман куртки, развернулся к нему и оперся локтем о спинку лавки, уменьшая безопасное расстояние.
— Чё ты вот нудный такой, умник? — сказал Макар. — Пьяный ты мне больше нравишься — то хуищем своим машешь, то сосаться лезешь, а так… — Он замолчал, разглядывая его вмиг краснеющие уши. — Хотя не, так тоже ничего.
— Тебе что от меня нужно? — произнес Валик твердым голосом, очень надеясь, что не похож сейчас на злого щенка хаски.
— Мне? — отозвался Макар с таким выражением, точно сам не знал ответа на этот вопрос. — Я ж написал вчера. Еще хочу. Поцелуешь меня — и удалю фотку.
Валик почему-то вспомнил мемчик из ВК, где нарисованная телка снимает трусы, только мысленно дописал: «А ты точно удалишь фотку?» И поинтересовался, не охуел ли Макар.
— Да чё ты выебываешься! — воскликнул тот, хватая его за воротник и прижимая к скамье.
Валик замычал. Горящие щеки лизнуло морозом, а потом стало тепло, потому что их коснулся мех на куртке и пригладили костяшки согнутых пальцев Макара, а потом вообще горячо, потому что Валика затянуло незнакомыми ощущениями и желаниями на дно. На днище просто — он, Валентин, внук известного не только в узких кругах человека, средь бела дня устраивал разнузданное гейство с местным секс-символом, за которого девчонки, если узнают, повыдергивают ему всю растительность там, где он ее еще не сбривал. И очки сломают.
— Золушка ебучая! — отстраняясь, выдохнул Макар и присосался к его губам снова, поймав их приоткрытыми на вдохе.
Валик мычал уже без прежнего сопротивления, пока Макар демонстрировал ему опыт в поцелуях с языком, и даже в каком-то странном, пугающем порыве энтузиазма вдруг стал отвечать. И вот когда это произошло, Макар схватил его за ворот свитера под расстегнутой курткой и потянул на себя, подлез пальцами под горловину, дотронулся до горячей шеи. В этот момент окружающая действительность для Валика просто перестала существовать. Большим пальцем Макар гладил линии его челюсти так нежно и даже как-то заботливо, что Валик приоткрыл глаза, чтобы убедиться, точно ли перед ним тот самый Макар, отбитый который. Их взгляды встретились, Макар немного отстранился, все еще дыша Валику в рот, оглядел его затуманенным взглядом и сделал странное движение языком, словно слизывал с Валиных губ что-то очень вкусное.