После этого она отнюдь не стала пуританкой. Наоборот, с бесстыдством отчаяния она предлагала себя чуть ли не каждому, на удивление Стефани и к неописуемому горю маленького Джо. Но о Викторе, кроме Джо, почти никто не вспоминал. Разве что лектор по истории Возрождения. А она ни в чем не находила радости и с отвращением гнала от себя каждого, кто засыпал рядом с ней. Она были ей отвратительны. Пока не появился Брюс. Брюс был в постели ничем не лучше, а может быть, и хуже, чем десять его предшественников. Больше десяти у нее не могло быть.
Брюс был ничем не лучше прочих как любовник, но он был умен и тонок, и ничто еще не выдавало в нем неудачника. И когда он сделал ей предложение, ей подумалось на секунду, что призрак безумия отступил от все.
Она ошиблась. И потому теперь по лужам шла на свидание к мужчине, о котором ничего не знала. Который тоже, возможно, был безумцем. Который заменял ей остальной мир и стал орудием старого проклятия.
Он, непонятный, любимый, сумасшедший, ждал ее в пять, после рабочего дня, н она шла к нему, обходя лужи, не замечая дождя, глядя прямо перед собой.
V
Тренькнул телефон. Джон лениво изогнулся в кресле и, прокашлявшись, буркнул в трубку: «Алло!» Некоторое время он молчал, затем проговорил «О-кей» и поднялся.
— Мне нужно встретиться с приятелем, — бросил он Элизабет и с какой–то нагловатой усмешкой поглядел на нее.
— Я пойду, — сказала она с мягко обозначенной вопросительной интонацией.
— Нет, — он удивленно пожал плечами, — ты останешься и дождешься меня.
— Что за приятель? — без интереса осведомилась Элизабет. — Ночью, под дождем...
— Под дождем только и дружить, — туманно ответил он и, накинув плащ, вышел на улицу.
Она приподнялась на диване, скользнула взглядом по комнате и с любопытством уставилась на письменный стол. Его письменный стол. Что может храниться в потайных ящичках у этого жулика? Револьвер, томик какого–нибудь внезапного Шекспира, надорванный пакетик с презервативами, удавка для юных журналисток? «Нехорошо копаться в чужих вещах», — важно произнесла Элизабет, нашаривая тапочки. «Это признак дурного воспитания», — продолжила она, кружа по комнате. «Да просто свинство», — заключила, поудобнее усаживаясь на стуле. «Но ведь интересно», — жалобно произнесла она, оправдываясь перед незримым собеседником. Собеседник, по-видимому, был неумолим. «Ну, и пошел в жопу», — обиженно сказала Элизабет. И потянула на себя верхнюю ручку.
Так. Револьвер. Кондомчики... у ты, мой лапушка. А вот с Шекспиром напряженка, книг в его доме вообще почти нет. Так, какие–то справочники да случайный Набокофф («Лолита», конечно, чего же еще?), которого она обнаружила на деревянной полке в уборной, рядом с керамической пепельницей невнятной формы. Кредитная карта. Рваный доллар. Бережешь, милый, все склеить некогда... А вот кое–что поинтереснее. Конвертик. А в нем... ну, конечно, мой милый Джонни с очаровательной киской. Брюнеточка. А глазки грустные. Замучил, значит, наш ласковый, обкормил, да... а может, от статеек своих устала, журналисточка. Нет, все–таки перекормил. Элизабет испытала к этой девочке прилив нежности почти материнской.
— В нашей постели вы поплывете по жизни, минуя все рифы, что встретятся вам на пути, — проворковал за спиной чарующий женский голос. Элизабет оглянулась. Миловидная старушка на телеэкране рекламировала нечто, никак не уступающее по размерам и оснастке хорошему русскому ледоколу.
Элизабет загляделась на эту плавающую семейную крепость, давящую на своем пути хрупкие льдинки обреченных случайных связей. Постель-ледоход раздвигалась в четыре стороны, передвигалась на колесиках, мягко скрипела пружинами под бременем любовных ласк, сколько бы ни было девочек у Джонни — все они могли бы разместиться здесь, а моложавая старушка могла разносить мороженое для всех желающих...
Снова тренькнул телефон. Элизабет испуганно покосилась на него и быстро, аккуратно сунула свои трофеи на место, захлопнула ящичек. Бросилась к телефону, вскрикнула — ей навстречу кинулась какая–то блондинка с вытаращенными от ужаса глазами. Господи... это же я... черт бы побрал Джонни с этим его громадным зеркалом во всю стену. Так, спокойно. Блондинка остановилась прямо перед ней, пригладила волосы, пригасила взор и, медленно отвернувшись, слегка дрожащими пальцами коснулась трубки.