Магнус испытывал досаду, чувствуя себя вовлеченным в это расследование. Ведь он действительно хотел найти убийцу Оскара, отнявшего у этих замечательных людей сына. Хотел полететь вместе с Шарон в Лондон и ознакомиться с ходом расследования лично, но понимал, что Торкелл и комиссар ему не позволят. Да и с какой стати им на это соглашаться?
Конечно, если бы обнаружилось исландское звено, он мог быть вовлечен в расследование должным образом. Возможно, этим звеном была Харпа. Интуиция подсказывала ему, что ее, Габриэля Орна и Оскара связывает не только общий работодатель и бурная ночь, проведенная вместе четыре года назад. Но может, ему просто хотелось в это верить.
Жаль, что ему не пришлось поговорить об этом с Шарон.
За столиком в переполненном баре их было пятеро: Магнус, Шарон Пайпер, Ингилейф, Арни и Вигдис. Ингилейф присоединилась к ним, уйдя с какой-то элитарной вечеринки, и Магнус был за это ей благодарен, хотя подозревал, что ее привело любопытство.
Как обычно, исландцы были одеты гораздо лучше иностранцев; исключение составлял лишь Магнус, облаченный в клетчатую рубашку поверх майки и старые джинсы, а потому определенно смахивавший на иностранца. Долговязый Арни превосходно выглядел в черном свитере под полотняной курткой. Ингилейф и Вигдис были в джинсах, но великолепно выглядели благодаря легкой косметике и украшениям, а Шарон красовалась в своих серых брюках и розовой блузке, в которой провела весь день.
Разговор был оживленным, но невнятным. Арни и Магнус перешли на виски, а женщины весь вечер пили вино. Магнус потерял счет бутылкам. Вигдис расспрашивала Шарон, каково быть женщиной в лондонской полиции; Арни переводил быстро и неточно.
— Приятно вырваться на вечер-другой, — заметила Шарон.
— У тебя есть дети? — спросила Ингилейф.
— Двое. Дочь в университете, сын в этом году окончил школу. Не работает — говорит, что не может найти работу во время спада; возможно, так оно и есть. Проблема в том, что в последнее время он попадает во всевозможные неприятности. Каждый раз приходится его вытаскивать, но с меня хватит. Не знаю, где я допустила ошибку. Еще три года назад он был другим.
— А твой муж?
— Он не оказывает на него никакого влияния. Теперь он сидит целыми днями дома и смотрит по телевизору спортивные передачи.
— Он на пенсии? — спросила Вигдис.
— Да, проработал всю жизнь в банке, в довольно скромной должности. Получал гроши, в марте его уволили по сокращению штатов. Пытался найти другую работу, но везде ему говорили, что он слишком старый. Пятьдесят один год. Так что все легло… — Она замигала и, словно стараясь стряхнуть все заботы, покачала головой. — Все легло на меня.
— Полицейские у вас теряют работу? — спросила Вигдис по-английски и вдогонку добавила: — В Рейкьявике теряют.
Арни перевел заплетающимся языком на исландский.
— Нет, — ответила Шарон. — Но с пенсией нас надуют, я уверена. — Она захлопала глазами. — Постой. Так ты говоришь по-английски?
Вигдис глянула на Магнуса и Арни. Хихикнула.
— Только в подпитии.
Арни перевел на исландский, выражая всем своим видом некоторое недоумение.
— Почему не говоришь по-английски, когда трезвая? — спросила Шарон.
— Ну да. Ведь все ожидают, что я буду говорить по-английски, — ответила Вигдис с сильным исландским акцентом. — Я же черная, и потому никто не верит в мое исландское происхождение.
— Я заметила, что от окружающих ты слегка отличаешься, — усмехнулась Шарон, — но не хотела ничего говорить.
Вигдис улыбнулась.
— С иностранцами все ясно. Но коренные исландцы представляют собой проблему. Для многих из них не важно, где ты родилась и на каком языке говоришь. Если твои предки, все предки, не приплыли сюда на длинном корабле тысячу лет назад, значит, ты иностранка.
— Понимаю, — кивнула Шарон. — Один из твоих предков прибыл сюда несколько позже.
— Мой отец был американским солдатом на военно-воздушной базе в Кефлавике. Я его ни разу не видела. Мать никогда о нем не говорит. Но из-за этого люди не верят, что я исландка.
— Вигдис, я верю, что ты исландка, — успокоила коллегу Шарон. — Очень славная исландка. И в полиции ты на своем месте. А это, знаешь ли, существенно.
— Была ты когда-нибудь в Америке? — спросила Ингилейф. Теперь тоже по-английски.