– Ладно, Петрович, поедем мы, спасибо за все, – начал я с ним прощаться, – Если что вспомнишь интересное – звони сразу.
– Добра-добра…
Я бы не стал уезжать так резко, поскольку хотелось с Асей обсудить услышанное незамедлительно, не отвлекаясь на рулежку, однако увидел, что на крыльце сельсовета стояла Татьяна, закуривая сигаретку. Она не сразу увидела нашу машину, но как только я завелся, тут же подняла голову, глянула в нашу сторону, махнула рукой, зашагала к нам. Я претворился, что ничего не заметил, стартанул с места и поехал в направлении Спаси.
– Ну куда же ты так торопишься, а? – возмутилась Ася, – Вон же поклонница твоя, ручкой махала, желала поговорить…
– Какая еще поклонница? – сделал я вид, что не понимаю о чем речь.
– Татьяна из сельсовета, – пояснила Ася, – Притормозил бы хоть, да поздоровался.
– А, точно, вон она, – изобразил я, что только что ее заметил в зеркале заднего вида, но скорости не сбавил, – Не заметил ее сразу. В другой раз, значит. Сегодня не судьба…
***
Дождь еще сильнее лупить начал, решили к капищу № 3 не ехать, а сразу двинуть домой, тем более, что уже и без того сильно вымокли и продрогли, несмотря на зонты и резиновую обувь, причем вымокли именно тогда, когда шлялись по староверскому кладбищу, продираясь через высокую траву и кусты, с которых и натекло нам воды в сапоги да за шиворот.
Переоделись в сухое, протопили печь, заварили чай.
– Ну вот, Ася, – обратился я к ней, – Хоть что-то сложилось у нас воедино.
– Ты все про дату смерти Анисима?
– Так точно, – подтвердил я, – Если все именно так, как я думаю, то получается, что Анисим умер тогда, когда твой отец со своим другом были на рыбалке. Ты не подумай, я ни в коем случае не ставлю под сомнение честность слов твоего отца, однако мне ранее очень было тяжело поверить в историю с пространственно-временной аномалией, с которой они тут столкнулись. Признаюсь честно, я думал, что им это могло просто-напросто показаться, или что-то случилось такое, что заставило их поверить, будто бы они действительно два с небольшим километра преодолевали на протяжении целых полутора часов, да не пешком, а на машине. Но теперь я даже в эту аномалию готов поверить, так как, учитывая все то, с чем мы здесь столкнулись, у меня в фантазии нарисовалась следующая картина: умирает некий старик, обладавший какими-то способностями, знаниями, еще чем-то необычным, не знаю; и в этот самый момент, когда остановилось его сердце, но мозг еще продолжал несколько минут функционировать – произошел выброс некой загадочной энергии, заставившей возникнуть вокруг вверенных ему мест какому-то временному пузырю; помнишь, Степка говорил, что, судя по всему, Анисим отмолил язычников и увел их за собой? Так вот, мне представилось, что именно в те несколько минут, которые внутри этого пузыря тянулись больше часа, и случился этот самый «увод» неупокоенных душ, привязанных к курганам, в лучший для них мир, или просто в небытие…
– Ой, Сережа, ты меня пугаешь, – прервала мою тираду Ася, – Я от себя могла таких умозаключений ожидать, но от тебя – ни в коем случае. Ты, часом, не заболел, а?
«Да, Ася, я однозначно болен, но ни чем, а кем», – подумал я, потом вдруг испугался, а не услышала ли она снова моих мыслей, решил быстренько это дело заболтать.
– Короче, так, – продолжил я, проигнорировав ее подтрунивания, – Главное для нас – это выяснить: первое, почему Анисим «увел» только души язычников, а других оставил; второе, за что тебя и всех остальных привязали к этому дому; ну и третье, что же, на самом деле, случилось с Дарьей и почему нам так важно ее найти для твоего освобождения. Когда найдем ответы на вышеназванные вопросы, тогда и поймем, как все это дело исправить и всех тут спасти. У меня, честно говоря, уже есть кое-какие догадки, но озвучивать их пока что не стану.
– Почему это не станешь? – удивилась Ася.
– Потому что мне нужно хотя бы несколько косвенных подтверждений, чтоб хотя бы перед самим собой не выглядеть совсем уж психом…
И пасмурно, и темнеть раньше стало, в общем, были мы вынуждены постепенно переходить на деревенский график: рано ложиться и рано вставать…
Во сне я видел скрюченного старика с длинной седой бородой, деревенский старый дом, набитый народом, лес, огромные валуны, холмы, покрытые мохом, извилистую речушку; поросший бурьяном, кустами и молодыми деревьями луг, восьмиконечный потемневший деревянный крест на нем, сельское кладбище с простыми приземистыми надгробьями; свежую могилу, увенчанную неокрашенным деревянным крестом, обвешанным аляповатыми венками с пестрыми лентами… Возле меня двигался высокий мужчина, лет пятидесяти пяти-шестидесяти, с курчавой русой головой, говорил мне: «Те, кто непосредственно был виноват, остались привязанными к телу своему, либо к ней. Те, которых она просто поймала и держит – перехватил он и пытается не дать оторвать от жизни. Если кто-то все же от жизни оторвался – он все равно держит, иногда тянет чуть сильнее, чтоб от тела оторвать, или у нее вырвать…»