Кассирша одарила меня презренным взглядом, недовольно вздохнула и заорала:
– Миша-а-а! Отмена!
За спиной начали ворчливо перешептываться, я их всех мысленно послал на три буквы…
***
Придя домой, опорожнившись наконец-то, я, даже не переодевшись в домашнее, принялся расхаживать по квартире, оценивая ее состояние.
Ремонт был старым, но качественным, вроде как ретро – почти что неоклассицизм. С большой натяжкой и с легкой иронией, естественно. Много книг, советская мебель, относительно современная бытовая техника, приобретавшаяся около четырех-пяти лет назад. В принципе, даже где-то лучше чем у Аси, только уборку сделать, а то все засрано…
Я, кстати, в другом месте детство и часть отрочества провел, а то была раньше квартира моей бабушки. С мамой мы проживали в общаге семейного типа, выделенной ей от работы еще при СССР. С бабушкой мы жить не очень-то хотели (по крайней мере, мама моя), так как характер у бабули был нелегкий. Я бы не сказал, что она являлась такой уж несносной, но чересчур любила всеми командовать; властолюбивая, словом, была. Этого стало достаточно для того, чтобы моя мама предпочла ютиться с ребенком в общаговской комнате, вместо того, чтобы проживать в двухкомнатной брежневке со всеми удобствами. В начале девяностых общагу перевели в жилой фонд, и у части жильцов появилась возможность приватизировать свои жилплощади; эта же возможность досталась и моей маме, она не преминула ею воспользоваться. Когда мамы не стало, я перебрался-таки к бабушке, общаговских же пятнадцать квадратов с санузлом и кладовкой были проданы, на вырученные деньги сделан неплохой по тем временам ремонт в тогда еще бабушкиной квартире, кое-что из денег даже сталось мне, скажем так, в наследство. На протяжении же последних восемнадцати лет к тому моменту, ремонта в квартире, как такового, не было, лишь косметический там-сям; и еще я кое-какую бытовую технику докупал или заменял на более современную уже имеющуюся…
Решился приступить к уборке.
Первым делом, собрал всю пустую тару (скопилось много), вынес в мусоропровод, минут десять гремел бутылками на весь подъезд, забрасывая по одной, по две в загрузочный клапан; закончил, вернулся, сгреб грязную одежду и прочее тряпье – в стирку отправил; прошелся по всем комнатам, скомпоновал чашки, рюмки, стаканы, разбросанные хаотично по разным местам, составил их в ванну, принялся отмывать от засохших остатков чая, кофе, пива, коньяка. Добрался и до кухни: выдраил плиту, холодильник. Откопал какую-то завалявшуюся скатерть, застелил ею стол, на середину водрузил хрустальную миску непонятного назначения: то ли салатница, то ли конфетница, то ли ночной горшок; решил использовать ту загадочную посудину в качестве вазы для фруктов – поместил в нее купленные тем днем ананас и два лимона.
«Красиво! – любовался я своей работой, – Питер Клас бы меня похвалил, если бы увидел мою композицию. Не зря я ананас купил. Но нужно еще каких-нибудь фруктов, а то жиденько как-то». Подошел, поменял немного положение фруктов, отошел, еще полюбовался…
Ванной и туалету тоже досталось: все вымыл в самых труднодоступных местах.
Затем вооружился ведром и шваброй с тряпкой – и пошел шуровать. Из-под кровати выгреб два непарных носка и пустую бутылку от шампанского. Искренне удивился, так как забыл когда такое пил.
Вспомнил про давно завершившуюся стирку – принялся развешивать шмотки.
Завозился, увлекся, потерял счет времени, не чувствовал ни усталости, ни голода…
***
Было уже почти семь вечера, когда зазвонил мобильник. То была Ася.
– Да, Ася, слушаю, – ответил я запыхавшийся.
– Привет.
– Привет. Ну что? Как там?
– Все, – произнесла она и заплакала.
Я молчал, дал возможность ей самой успокоиться. Спустя несколько минут услышал, как она высморкалась вдалеке, отложив, видимо, телефон в сторонку, затем снова прозвучал ее голос:
– Извини… Все нормально прошло. Прах только сразу не хотели отдавать, сказали вначале, что не раньше понедельника. Пришлось заплатить дополнительно и подождать часа полтора. Но все сделали. Да, и еще тетка моя… ну, то есть, жена папиного двоюродного брата, сильно возмущалась.
– Почему возмущалась? – спросил я, дождавшись, пока Ася еще раз высморкается.
– Ну, с ее слов, усопшего сжигать не по-христиански…
– Ясно… А прах куда? Так, как твой отец и хотел?
– Да, к маме… Не знаю, как с памятником только быть. Предложили на имеющемся сделать дополнительную гравировку – место позволяет. Нужно только узнать, можно ли так. Технически-то можно, только, вдруг есть какие-то каноны, правила, этические нормы… Да даже с логической точки зрения: получается, что папу похоронили под надгробьем, который, в некотором смысле, он сам и поставил; то есть, захоронен он будет под памятником, который сам себе воздвиг. Понимаешь?