Снова пауза.
– В смысле? – продолжал я его подталкивать.
– Ну двести лет им, ну триста максимум… Совсем старых-то и нет!.. Так значит, что он их отмолил все-таки и увел?.. Или не в них дело?..
– Это ты у меня спрашиваешь?! – начал я закипать.
– Это я сам с собою, не обращай внимания… – ответил Степка, замер, широко глаза раскрыл, зрачки его начали бегать из стороны в сторону, расширились. Я бросил взгляд на Асю: она была бледна, но держалась стойко.
– Так значит, беседуй тогда дальше тут сам с собой, а мы пойдем, – уже начал я подниматься с табурета.
– Нет-нет! Подожди, – остановил он меня, – Слушай, какая тут штука. Эти, кто здесь раньше жили… ну как их? Язычники, во!.. Короче, их кацапы считали беспокойными духами, замаливали их грехи, возомнили себя кем-то вроде спасителей… Представляете, какая хуйня? Ой-ей-ей, извините, барышня, что при вас так выражаюсь, забылся немного. Больше постараюсь не делать такого… Вот: замаливали, значит, кацапы за них грехи, чтоб они в царствие божие попасть могли, а я-то почти что ни одного блуждающего язычника, или как их тут называют, поганца, так и не встретил! Только вон там, возле церкви несколько бродит иногда, да и по лесу пару раз натыкался… Но это так, ерунда, их потревожили просто… Зато самих кацапов тут с десяток бродит… И тех, следующих, совсем свежих, полно…
– Поясни, ничего понять не могу, – перебил я его, – И старайся внятнее говорить и последовательнее.
– Ну что тут непонятного? – искренне он удивился, – Ты ж сам их иногда чувствуешь в последнее время… Ладно, попробую с другого края зайти… Короче, они, то есть поганцы эти, получается, что как бы упокоены и все у них хорошо; а те, кто христиане – не спят, бродят до сих пор. По деревне шарохаются те, которых хоронили без покаяния, к поганцам – тут так и должно быть; а у этого деда в хате – те, кого его дочка привязала – тут также все ясно… А она много кого привязала, и продолжает вязать. Сразу не забирает все, а как бы только кусок отрывает, а за этим куском ниточки тянутся, потом затягивает полностью. И у вас, барышня, такая проблемка. Затягивают вас ниточки… А ты, Серега, в ниточках барышни запутался. Смотри, а то не развяжешься потом, тоже затянет…
– Как это все остановить можно? – вмешалась Ася впервые в разговор.
– Ну как?.. Тут все и дураку понятно: нужно собрать все воедино, найти дочку этого деда по ниточкам, за которые она живых держит, ну и похоронить ее по-людски. Этого она хочет, это ей нужно, она ради этого и хватается за живых, кого достать сможет. Если все правильно сделаете, она тогда всех и отпустит, и сама упокоится. А дед этот, Анисим, потом еще и за остальных попросит там, чтоб их тоже отпустили. Он за них уже просит, так дочка не отпускает, держится, и новых цепляет. Надеется, что ее вытянут оттуда, такие как вы. Она ведь и не виновата особо ни в чем, просто так вышло…
Степка замолчал, снял с головы шапку, оголил свою абсолютно лысую башку, всю пеструю от пигментных пятен и родинок; я на некоторое время уставился на узоры его лысины, погрузился в какие-то раздумья ни о чем, потом опомнился, достал сигарету, закурил.
– Степан, – обратился я к нему, – Я, честно говоря, полностью запутался. Если можешь хоть чуть-чуть объяснить то, что ты нам только что наговорил, то, пожалуйста, сделай это. А если нет, то мы пойдем. Просто я вообще ничего не понял из твоей…
– Так вот в этом-то и дело! – воскликнул он, перебив меня, – Нельзя это на словах объяснить! Вы сами должны все понять! Если поймете, что да как тут устроено – все узнаете и во всем разберетесь. Главное, это понять самостоятельно. Беседуйте с живыми, слушайте мертвых – они вас подведут к пониманию, но понять вы все это должны сами, своими мозгами…
И он снова замолчал на минуту.
Я за это время докурил, кинул бычок под ноги, поднялся с табурета, открыл, было, рот, чтоб сказать ну спасибо, мол, мы пойдем, но Ася возобновила разговор.
– Степан Васильевич, – обратилась она к нему, – А вы действительно души умерших видите?
– И да, и нет, – ответил он, – Это как-то иначе происходит. Иногда боковым зрением замечаю, как силуэты их мелькают, шепот слышу, если они хотят, чтоб их слышали, снятся часто. Ну и просто чувствую их хорошо.
– У вас всю жизнь так? – спросила Ася.
– Как человека убил началось, – ответил он, улыбаясь как идиот, – Он ко мне тогда во сне являться начал, и наяву стал шуметь. До сих пор так. Я уже привык к этому за семнадцать лет, мне не мешает. Но как тут оказался – это капец, ребятки. Я за два года состарился больше, чем за пятнадцать лет на зоне. Вон, башка вся лысая стала! Мне же только сорок лет, а стал выглядеть на все шестьдесят! Бухаю, поскольку тогда покойнички размываются и их не видно, и не слышно…