Громов, щурясь от яркого солнца, посмотрел на счастливую журналистку, спросил:
– Ну, как тебе дикая таёжная сторона? Нравится?
– Сказать «нравится» – значит ничего не сказать, – ответила Сойкина. – Картина потрясающая! Просто волшебная явь какая-то!
Глаза Фелиции были полны восхищения и восторга.
– Теперь я, кажется, начинаю понимать, почему ты стал егерем, – сказала она, ступив на берег.
– Да, в этих самых местах я впервые задумался о своём будущем, – сообщил Виктор. – Вон на той скале торчал юный Громов, глазел на таёжные просторы, – показал он кивком головы в сторону гранитного утёса метрах в ста от места, где они стояли.
– О чём ты думал, когда смотрел? – полюбопытствовала Сойкина.
– В тот момент мои думы были сумбурными и по-юношески максималистскими, – усмехнулся Громов, вытаскивая из лодки походный скарб. – Размышлял, помнится, сразу о многом, а мысли, как ни странно, сводились к одному: как дальше шагать по жизни, куда податься после школы, какому делу посвятить себя?
Егерь умолк, ухватил последний тюк с палаткой, вынес его на галечник подальше от кромки воды. Затем вытянул из носа лодки длинную металлическую цепь, обмотал ею несколько раз ствол ближайшего дерева, замкнул узлом, чтобы не размоталась.
– Тогда и созрело решение стать егерем?
– Нет, решение пришло позже, когда успел намотать соплей на кулак, – ответил Громов. – Тогда, стоя на утёсе, я мечтал поскорее вырваться на свободу и стать независимым.
– Независимым от кого?
– От отчима, чтоб ему икнулось на небесах, – на лице егеря скользнула злая усмешка. – Заманал он меня в ту пору окончательно. Упрёки, издевательства, постоянное рукоприкладство до сих пор не выветрились из моей головы.
– Чем попрекал?
– Куском хлеба, который, по его мнению, доставался мне незаслуженно. Хотя я, в отличие от своих сверстников, ишачил по хозяйству, как батрак, но ему, деспоту, всегда было мало моего труда. Да ну его к чёрту! Вспоминать те дни совсем не хочется, – с недовольством высказался Громов. – Давай-ка лучше поговорим о твоих планах.
– О планах? – спросила Фелиция, изобразив на лице удивление – Нет у меня никаких планов.
– Как нет? Зачем-то ты ехала к Лешему? – от неожиданного ответа у егеря брови поползли вверх, глаза округлились.
– А вот так: нет и вся недолга! План, Витюша, – это заранее намеченное и тщательно проработанное мероприятие. А в моей голове пока полный вакуум, за исключением огромного желания пообщаться с отшельником. Хочу сама побыть в одиночестве некоторое время и понять, что толкает человека к изоляции от общества.
– Ясно. А что, если Леший не захочет с тобой говорить? – спросил Громов. – Насколько мне известно, он ещё никогда не пускался на откровение и ни перед кем не изливал свою душу.
– Говорить со мной или нет – его дело. Не соизволит пообщаться – отдохну здесь от городской суеты недельку и отправлюсь восвояси, – с полным спокойствием ответила Сойкина и зевнула беззаботно. – Ты за меня не беспокойся, Витюша. Твои услуги я оплатила сполна, с этой минуты ты свободен. Можешь сейчас же возвращаться назад, если уж тебе приспичило. Дальше – мои проблемы. Тебя я буду ждать ровно через неделю, как договаривались. Тогда и получишь остаток суммы.
– Какая ты всё же, Фиска… – ругнулся Громов незлобиво и, не сумев подобрать подходящего слова, чтобы уколоть бывшую одноклассницу, умолк.
– Какая? – с вызовом спросила Фелиция. – Говори, я женщина не обидчивая.
Виктор пристально посмотрел на Сойкину, в уме всплыло слово, которым он называл её ещё в школьные годы.
– Сумасбродная женщина ты, Фиса, рабыня своих вздорных прихотей, – проговорил он. – От тебя, как от прокажённой, нужно держаться на расстоянии или обходить стороной. Ты не человек, ты – повседневная авария.
– Ой, Громов, большое спасибо за комплимент. Только вот ничего нового я, к сожалению, не услышала. Столько лет прошло, а ты так и не придумал для меня более значимого эпитета. Помнится, в школе ты иногда называл меня шалопуткой.
– Называл. Но ты так и не научилась руководствоваться благоразумием и здравым смыслом, – заметил Виктор. – А это, скажу я тебе, весьма печальный факт для женщины в твоём возрасте.
Не принимая всерьёз слова Сойкиной об отправлении в обратный путь, Громов приступил к разбивке лагеря. Он посчитал своим неукоснительным долгом установить палатку, заготовить дров для костра на неделю, а также научить Фелицию кое-каким походным премудростям. Ему хотелось быть спокойным за её судьбу во время своего отсутствия.