Туда ей и дорога!..
…
Это присказка, не сказка, погоди, сказка будет впереди.
Жил-был Царь-Блин с Царицей-Масленицей. Царь был жирный, Царица — масленая. И ели они целый день и целый год и каждый год блины. Вместо чаю утром блины, завтракали блинами, обедали блинами, ужинали блинами, спали на блинах и покрывались блинами.
Как только встанут, умоются, Богу помолятся — так несут, тащат им слуги верные блинов, блинов, блинов — красных, белых, пшеничных, гречневых, кислых, пресных, сдобных, молочных, татарских, бухарских, монгольских.
Сидят друг против дружки Царь с Царицей и все едят, едят, едят — едят и улыбаются, друг на дружку любуются. А масло так и течет у них по губам.
— Ах, — говорит Царь-Блин, — если б ты, Царица-Красавица, стала бы вдруг блином?
— Ну, так что ж? — спрашивает Царица.
— А так бы взял бы тебя, да и съел.
Царица улыбнулась, и у нее на глазах масло выступило.
— Ну, а потом что?
— Потом ничего! Нашел бы другую царицу и тоже бы съел.
Царица оттолкнула от себя блин и поморщилась.
— Какой он горький да пресный, — сказала она.
— А это оттого, — сказал Царь, — что кухарка Марфушка не умеет печь блины. Надо другую кухарку искать. Позвать, — говорит, — сюда кухарку Марфушку.
И только успел сказать, побежали, покатили, понеслись слуги, спешники, приспешники, скороходы, скоролеты, к ногам крылышки для скорости привязаны, — катят, летят, сломя голову.
Прикатили, прилетели, схватили кухарку Марфушку — и как была замасленная, засаленная — сейчас, сию минуточку фь-ють!.. Представили перед жирные очи Царя-Блина.
— Какой ты нам блин подала, такая, сякая, эдакая! — допрашивает строго-настрого Царь-Блин Марфушку. — У матушки-Царицы во рту горько стало.
Кухарка Марфушка бух Царю в ноги.
— Взмилуйся, Царь-Осударь! Не прикажи голову рубить. Вели правду говорить.
— Говори! — повелел Царь-Блин.
— Масла нет!.. Вот что, — говорит Марфушка. — Известное дело. Коли ежели без масла, то тут всякий блин пригорит, загорчится… Опять и масло не так чтобы… Горьковато маленько.
Разгневался Царь не на шутку.
— Позвать, — кричит, — сырника-масляника!..
И как только сказал, сейчас побежали, полетели, понеслись спешники, вершники, скороходы, скоролеты, к ножкам для скорости крылышки привязаны. Летят, спешат, схватили сырника-масляника, представили перед очи Царя-Блина.
Упал сырник-масляник на коленки
— Как ты смеешь, такой-разэтакой, к нашему царскому столу прогорклое масло отпускать?..
— Не виновен, Царь-Осударь. Для твоего Царского Величества угождал, масло сберегал… В прежни времена, надо так сказать, везли молоко без счету — и все царским молочком питались… Делали из него, делали и сыры, и масло, и даже дома строили, и все как сыр в масле катались… А ноне не то… Не то время пришло. Ноне везде разоренье, плохи времена пришли. Не отпущает коровник молока, да и на поди!..
— Как!.. Как!.. Как он смеет! — разгневался Царь-Блин. — Позвать мне его сейчас сюда!..
И не успел сказать, как сейчас же побежали, полетели, понеслись вершники, приспешники, скороходы, скоролеты, для скорости к ножкам крылышки привязаны… Схватили, спалили… тащат, ведут коровника Мартына Лысого… Представили…
Бух Мартын Лысый прямо Царю в ноги…
— Батюшка, Царь-Осударь. Прикажи слово молвить… Не те ноне времена!.. Вот что!.. Прежде гоняй коровушек куда хошь… Ты их и в Дунькин клин, и на Степанов луг, и в Харламовы межи, и в Матренину плешку… А ноне нет… Ни! ни! никуда не пущают… Всюду сейчас к мировому — и штраф, потому что ноне Закон!.. И опять совсем нет ноне лугов. Вот что!.. Никаких нет лугов…
— Как нет лугов!.. Что ж смотрит сам земляник-коренник. Позвать, — говорит, — ко мне самого земляника-коренника!
И сейчас опять бегут, летят вершники, приспешники, скороходы, скоролеты, ищут везде земляника-коренника. Ищут по долам, по лугам, по закутам; спешат, ищут по полям, по лесам, по овинам, гумнам. В силу, в силу нашли На печи лежит, тряпицу сосет… Схватили, притащили.
Бух Царю в ноги.
— Говори, такой-разэтакой, отчего нет лугов?
— Лугов-те!.. Да, нету-ти!..
— Как нету!.. Коли нет, так ты насей травы, и будут луга… А то ты только на печи лежишь и тряпку сосешь…
— Ладно, — говорит земляник. — Для че не засеять, засеять можно!..
— То-то можно! А то ты до сих пор, болван, не догадался.
— Н-нет, — говорит земляник и теребит изо всех сил у себя в затылке. — Я доме кал… Во как домекал!.. Да землицы-то нетути! Вот оно што!.. Землица-то вся по пустырям пошла… Ишь ты клином сошлась… Землица-то!.. Право слово, Осударь!