— Меня не бросают, Громова, так что жди великой мсти, — хохотнул я. — И почему ты так уверена, что мачеха не сменила мастера?
Я был уверен, что она сейчас скажет, что дело в профессионализме или же это лучшая подруга моей мачехи, но услышал неожиданное:
— Она ненавидит этого человека больше всех на свете.
Саша
Я до сих пор помнила название того салона и местонахождение. Мне было несколько волнительно, ведь я не видела её уже два года. И то, потому что она запретила мне с ней общаться.
Когда мы вошли, то я подошла к девушке, что сидела за администраторской стойкой. Та тут же хотела встать и как положено по регламенту поприветствовать нас, но я опередила её, сказав:
— Добрый день. Можете, пожалуйста, позвать сюда Нину?
— У нас две Нины сегодня работают. Вас какая именно интересует? — улыбнулась девушка, поправляя белое строгое платье и не сводя любопытного взгляда с Льва, что занял диванчик.
— Громова, — произнесла я, теребя браслетик на руке.
С лица девушки упала улыбка. Вместо неё появились раздражение и усталость. Поправив и так идеально зачесанный пучок, администратор сказала:
— Сейчас позову. Но… она сегодня не в духе после одной клиентки. Вам принести кофе или же чай?
— Спасибо, но нам ничего не надо. Просто позовите её сюда, — вздохнув, говорю я. Затем прошла и села рядом с заинтересованным Львом.
Когда девушка скрылась за дверью, Ельский повернулся ко мне и, наконец, дал волю любопытству:
— Так это родственница твоего папы? Тогда это объясняет неприязнь мачехи.
— Хуже, — тихо сказала я.
Дверь открылась и вслед за администратором вышла невысокого роста девушка в черных брюках, футболке и фартуке. Пшеничного цвета пушистые волосы разметались по плечам, обрамляя округлое личико, на котором мерцали живые карие глаза, маленький вздернутый носик и упрямые полные губы.
— Твою ма-а-ать, — выдохнуло от искренней злости двадцатилетнее создание, узрев меня.
— Нина, — шикнула администратор на девушку.
— Я тоже тебя рада видеть, сестрёнка, — широко улыбнулась я.
Нина прищурилась и стукнулась страдальчески лбом об дверной косяк. Да, она так и не изменилась. Десять лет назад даже Лев бы выглядел милейшим ребенком на фоне Нины, которую за глаза папа называл "Мамай".
— Я отойду, Наташ, — предупредила девушка, снимая с себя фартук и оставляя его на столешнице.
Администратор посмотрела на нас и сухо сказала:
— Только недолго.
Мы вышли из главного входа, а затем обошли здание, где находился чёрный вход для персонала, а так же скамейки и мусорные баки. Нина вольготно села на скамейку, а затем заявила:
— Разговор не за "спасибо", так что денежки на бочку сразу.
Я же говорила. Это создание было прирождённой шаромыгой и в 90-ые имело бы успех по рэкету.
Лев достал бумажник и вытащил пятитысячную купюру. Нина, присвистнув, быстренько проверила её на подлинность и засунула в карман брюк, а после, дружелюбно разулыбавшись, любезнейшим тоном сказала:
— Спрашивайте, хлопцы, что хотели.
— Кто ты для Саши? — быстро спросил Лев, опережая меня.
Нина ехидно покосилась на меня.
— Извини, систер, но он купил ответы.
— Говори, что хочешь, — ответила я, пожав плечами.
— Окей. Отвечаю: ошибка природы, как бы сказала мама Сашки, — усмехнулась Нина. — А если честно, то единокровная сестра. Двадцать с хером лет назад нашему отцу надоела истеричка Виктория и он отправился на поиски острых ощущений на стороне, в следствие чего появилась я. А ты кто такой, булочка с корицей? Если тебя держат в заложниках, то моргни два раза.
Лев расхохотался, а потом представился:
— Сын второго мужа той самой истерички, то бишь сводный брат, а так же любовь всей жизни Саши.
— Я тебя бросила, — хмыкнула я, складывая руки на груди.
— Это, конечно, твоя самая огромная ошибка в жизни, но я тебя, так уж и быть, прощаю, — развеселился парень, обнимая меня за шею и целуя в макушку.
Во мне всколыхнулся трепет. Не думала, что это так приятно, когда он, касаясь меня или же даже так шутливо, намекает, что я с ним и ничего не изменится. По крайней мере, сейчас. Кто знает как потом изменится будущее? Хотя, какая разница? Главное, что сейчас мне с ним хорошо.
Младшая сестрёнка с легкой брезгливостью наблюдала за нами и театрально делала знаки, что её сейчас стошнит. Пришлось вспомнить, что у нас все же дело, ибо препираться мы могли долго.