Ситуацию спасла заливистая птичья трель дверного звонка. Зинка вытерла глаза и, отодвинув горячо жестикулирующую девушку, пошла открывать дверь. На пороге стоял Михаил, за его спиной смущённо топталась чета Синицыных.
— Давайте проходите, проходите, — приглашал подполковник Юрика и Леночку. — Вот, шёл мимо церкви, смотрю: наши православные волонтёры из ограды выходят, еле ноги волочат, так умаялись. Думаю, надо их к нам в гости зазвать. Мы с Юрием хоть по-мужицки накатим, расслабимся… Ты же не против, Зиночка?
Зиночка, уже полностью взявшая себя в руки после неприятного разговора с Динкой, приветливо улыбнулась гостям.
— А где руки помыть? — подала голос Лена.
В ванной Синицына схватила Зину за руку, когда та, протягивая чистое полотенце, хотела прикрыть за собой дверь, и буквально втянула внутрь.
— Слушай, только сейчас узнали про Раису! Что Михаил Григорьевич думает? Ты понятой была? Что украли-то?..
Выдрессированная Мишей держать язык за зубами относительно его профессиональных дел, Зинка распространяться не стала:
— Лен, сама ничего не знаю… Дома, конечно, у неё всё было перерыто-перевёрнуто… А что пропало — кто ж его знает? Я с ней за всё время общалась раза три-четыре… Дома у Петровой была только однажды. Мы с Казимировичем понятыми были для соблюдения установленных формальностей, только и всего.
Во время застолья неугомонная Ленка ещё раз попробовала выпытать у подполковника подробности происшествия, но Михаил только отшучивался:
— Лен, ты у нас фитнес-тренер или генерал? Про тайну следствия слыхала? Да и вообще, если честно, на настоящий момент ничего неясно.
— А как насчёт двери? Замок взломан или Раиса сама её открыла? — не отставала Синицына.
— Взломан — не взломан… Давайте выпьем! Мне вот больше интересно про будни художников поговорить. А ты: ограбление — не ограбление… Дома о работе — ни гу-гу…
И он начал расспрашивать Юрия о его картинах, коллегах по цеху и «перспективах обогащения» посредством современной живописи. Да так увлёкся, что Зинка даже легонько пнула полицейского под столом, указав на бестактность вопросов.
— И всё-таки, Юрий, из каких побуждений ты сегодня кормил прихожан? — не унимался подвыпивший опер.
— Сие души моей бескорыстные побуждения, душа художника — хрупкий сосуд, наполненный светлыми чувствами, тонкая материя, меркантильным обывателям недоступная, — монотонным голосом, подражая речи церковного проповедника, прогундосил художник. — А если честно… Помните, как в молитве: «…и прости нам, Господи, грехи наши, как мы прощаем должникам нашим…» Пытался выровнять баланс… Грехи перевешивали.
Все засмеялись, и разговор плавно перетёк в русло непринуждённой застольной болтовни.
Подав чай, Зинуля с Диной быстренько перемыли тарелки, убрали остатки салатов в холодильник и посмотрели друг на друга.
— Пожалуйста, ничего папе не говори о нашем разговоре, — попросила Динка.
— Хорошо, не скажу.
Женщина обняла девушку. Та благодарно прижалась к ней длинным худеньким тельцем, возвышаясь на целую голову.
Миша вышел из дома вместе со всеми, вызвавшись проводить Зину до коттеджа. На улице Синицыны вспомнили, что забыли купить кефир, и свернули к магазину.
— Зинуль, я вот что подумал… — начал Михаил. — Хватит нам с тобой резину тянуть, мы уже не юные влюблённые, пора отношения узаконить. Предлагаю после первомайских праздников подать заявление в ЗАГС. Я могу договориться, и нас быстро распишут. А после… к морю рванём… Отметить, так сказать, изменения в судьбе. Ты с переводом книги сможешь побыстрее управиться? Сто лет на море не был! — мечтательно произнёс подполковник.
— Было бы неплохо… к морю, — согласилась Зина. — А вот насчёт быстрого окончания работы…
Нынешнее задание издательства было из разряда неординарных. Зина вспомнила своё удивление, когда Марк Израилевич возбуждённо сообщил ей по телефону о поступлении заказа, который должен быть выполнен никем иным, кроме как самолично Зинаидой Князевой.
Марк Израилевич — старинный друг её покойных родителей — был человеком трудолюбивым и, как говорила мама, «не лишённым коммерческой жилки». Поэтому ни для кого не стало неожиданностью, когда Маркуша — известный в определённых кругах литературный критик — открыл собственное дело. Конечно, нескромно было называть издательством крохотное предприятие, на самом деле выполняющее функции литературного агентства. Но, по всей видимости, тщеславное желание именоваться главой независимого издательства «Марка» было реализацией давней мечты семидесятилетнего Марка Израилевича.