Правда, находится немало и доморощенных «исследователей», которые бывают даже более суровы и строги к отечеству своему. С их легкой руки становятся штампами высказывания типа: «Россия лапотная», «Россия немытая», «Россия безграмотная», «Россия нецивилизованная», «русская природа — скромная и неброская» и т. д. Смешки на эти темы стали у нас тоже своеобразной особенностью, традицией, возможно, присущей только нашей нации. Таким образом суровые критики русской жизни пытаются свысока поглядывать на отчизну, и, вот уже говоря о ней, срывается с их уст убийственное: «В ЭТОЙ стране»…
Но не сегодня и не вчера возникло в российском обществе пренебрежительное отношение к исконно русским традициям. В конце XIX в. публицист, социолог и историк, автор книги «Россия и Европа», идеолог панславизма Николай Яковлевич Данилевский отметил, что «прививку европейской цивилизации к русскому дичку хотел сделать Петр Великий, принимая прививку, конечно, в том таинственном (самую природу дичка изменяющем) значении… Народ продолжал сохранять свою самобытность; много и часто надо было обрезывать ростки, которые пускал дичок ниже привитого места, дабы прививка не была заглушена… Но результаты известны: ни самобытной культуры не возросло на русской почве при таких операциях, ни чужеземное ею не усвоилось и не проникло далее поверхности общества»…
На советской выставке. Такими виделись мы американцам в начале перестройки
И все же Н.Я. Данилевский с глубоким прискорбием констатировал, что «вследствие изменения форм быта русский народ раскололся на два слоя, которые отличаются между собою с первого взгляда по самой своей наружности. Низший слой остался русским, высший сделался европейским — европейским до неотличимости. Но высшее, более богатое и образованное сословие всегда имеет притягательное влияние на низшее, — которое невольно стремится с ним сообразовываться, уподобиться ему, сколько возможно. Поэтому в понятии народа невольно слагается представление, что свое русское есть (по самому существу своему) нечто худшее, низшее Всякому случалось, я думаю, слышать выражения, в которых с эпитетом русский соединялось понятие низшего, худшего: русская лошаденка, русская овца, русская курица, русское кушанье, русская песня, русская сказка, русская одежда и т. д. Все, чему придается это название русского, считается годным лишь для простого народа, не стоящим внимания людей более богатых или образованных. Неужели такое понятие не должно вести к унижению народного духа, к подавлению чувства народного достоинства?»
Естественно, что этот «высший и европейский до неотличимости» слой, стремясь подражать Западу, охаивал все свое исконное и, держа нос по ветру, улавливал любое европейское веяние нелюбви к России. По словам Н.Я. Данилевского, Европе «все самобытное русское и славянское кажется достойным презрения, и искоренение его составляет священнейшую обязанность и истинную задачу цивилизации. Gemeiner Russe, Bartrusse (Полный русский, бородатый русский) суть термины величайшего презрения на языке европейца, и в особенности немца. Русский в глазах их может претендовать на достоинство человека только тогда, когда потерял уже свой национальный облик…»
Выполняя эту «священнейшую обязанность и истинную задачу цивилизации», шли на Русь псы-рыцари и орды Наполеона, «объединенные силы» империалистов и фашистов, но их «благородная миссия окультуривания диких народов России», мягко говоря, не была поддержана нашими героическими предками. К счастью, далеко не все представители и высшего общества России согласились потерять «свой национальный облик». Среди «стойких русаков» выделяются имена величайших столпов отечественной культуры - А.С. Пушкина и В.И. Даля, М.В. Ломоносова и Н.М. Карамзина, А.С. Грибоедова и братьев И.С. и К.С. Аксаковых, М.Е. Салтыкова-Щедрина и Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого и Н.В. Гоголя, И.С. Тургенева и Ф И. Тютчева, многих других литераторов. Столь же внушительный список можно было бы составить, обратившись к истории отечественной музыки, живописи, ваяния, зодчества, науки, техники и других сфер человеческой деятельности.
Рассказывают, что когда кто-то заметил при А.В. Суворове про одного русского вельможу, что он не умеет писать по-русски, Александр Васильевич сказал: «Сдыдно, но пусть он пишет по-французки, лишь бы думал по-русски»