– Ты что? – спросил Зуев.
– Ничего, – ответил Шувалов, – зуб разболелся.
Все когда-нибудь кончается. Прошла и эта ночь. Вначале долго, по очереди кричали петухи в разных концах Чаплина. Затем серо рассвело. На улице моросил гриппозный дождь. Какие-то люди, укрывшись целлофановыми пакетами, газетами и накидками, спешили на станцию. И вскоре, завывая по-волчьи, оттуда отошел дизель местного назначения. После этого оба, и Шувалов и Зуев, уснули, как и были, – сидя. А проснулись они около одиннадцати.
Чаплино оказалось небольшим поселком, но уж никак не городом. Сотни полторы дворов, две конторы, столовая и два магазина. Это то, что было на виду. Может, где-нибудь в дебрях населенного пункта и скрывались исторические достопримечательности, но Зуева и Шувалова они не очень интересовали. Все, что им нужно было сейчас, спокойно лежало на прилавках, бродило в бочках, шипело на противнях и булькало в преогромной столовской кастрюле с корявой надписью "первое".
Они взяли по полному обеду и по две кружки пива. Вид и запахи горячей пищи с пивом развеселили путешественников. Жизнь перестала казаться им такой пустой и никчемной. Ее наполнители дымились на столе, а впереди, сквозь розовую дымку неизвестности, проглядывала, симпатичная мордашка завтрашнего дня.
– Как ты думаешь, – запивая котлету пивом, спросил Шувалов, – стоит нам взять еще по паре кружек? Пиво уж очень хорошее.
– Само собой, – ответил Зуев, – только вначале давай возьмем билеты.
О необходимости взять билеты прямо сейчас Зуев сказал так, не подумав. Для этого нужно было покинуть теплую гостеприимную столовую и идти по дождю не менее трехсот метров в пропахшее беломорными окурками здание вокзала.
Взяв еще по две кружки, друзья выпили их и после этого повторили раз пять, пока не нагрузились пивом по самые гланды. А потом уже были и билетные кассы, и магазин, и облетевший осклизлый сквер со скамейками, где Зуев и Шувалов выпили две из шести припасенных бутылок вина. До сих пор мрачный вид поселка преобразился. Он светлел, изменялся на глазах, наливался каким-то высшим смыслом бытия. И трехмерное пространство вдруг сделалось четырехмерным, а затем и пятимерным, и шестимерным, и семимерным. Все, что окружало Зуева и Шувалова, и все, что окружало то, что окружало Зуева и Шувалова, завертелось вокруг них, как галактика вокруг воображаемой оси, и теперь уже и тот и другой с уверенностью могли сказать, что весь мир – это они, а они – это весь мир, и весь этот замечательный кавардак будет существовать до тех пор, пока существуют они, и исчезнет только вместе с ними.
Все поезда, которые шли до Москвы, а их было всего три, давно уже прошли. Столовая закрылась, и наши путешественники с закуской и бутылками в карманах долго болтались по засыпающему Чаплину, пока наконец не вышли к какому-то пустырю с оградками и крестами на расползающихся холмиках. Оба уже были вполне невменяемые, наверное поэтому они долго хохотали, бродя меж могил. Зуев все пытался разбудить кого-нибудь из мертвецов. Для этого он садился перед холмиком, хлопал по нему ладонью и кричал:
– Эй, вставай, хватит лежать, у нас есть выпить.
Не менее часа фраза эта веселила Зуева и Шувалова, а затем они отыскали себе скамейку и принялись пить и закусывать, а заодно и угощать молчаливых хозяев. Зуев поливал могилу вином, Шувалов крошил хлеб и почему-то приговаривал: "Цып-цып-цып". Это "цып-цып-цып" заняло у них еще около часа, а когда оба они устали смеяться и говорить всякие глупости, когда для всех жителей поселка время перевалило за полночь, Шувалов вдруг встал со скамьи, вытянул руку и выкрикнул: