Отогревшись, друзья принялись решать, как им уехать из Чаплина в Москву, и пришли к выводу, что надо дать срочную телеграмму родителям Зуева: "Срочно высылайте сорок рублей телеграфом до востребования". Решить-то решили, но денег не было, и тогда Шувалов обратился к старику:
– Дед, ты уже один раз выручил нас. Выручи еще раз. Дай пятерку. Деньги придут сегодня вечером. Сразу и отдам, а то ведь не уедем. Хочешь, мы тебе свои паспорта отдадим в залог?
Подумав немного и пощипав ус, старик ответил:
– Да на кой мне ваши паспорта? Ты вот что, – обратился он к Зуеву, – ты один иди, дай свою телеграмму и обратно сюда. Чего вам двоим-то болтаться?
– Ну, дед, – обрадовался Зуев, – да хочешь, мы вообще никуда от тебя не уедем? Нам же тебя неудобно беспокоить.
Еще долго Зуев с Шуваловым распространялись о своей признательности, а старик так же долго копался в карманах, пока наконец не извлек оттуда несколько мятых рублевок и горсть мелочи. Когда Зуев надел грязное пальто и открыл дверь, хозяин крикнул ему вдогонку:
– Вы ж с похмелья больные небось? Давай, одна нога здесь, другая там. У меня "своячок" есть. Поправлю.
Зуев очень скоро вернулся. Запыхавшийся, он почти вбежал в дом. Шувалов с хозяином уже попробовали "своячка" и сидели раскрасневшиеся и довольные друг другом. Дед разлил по граненым стаканам самогон, хихикая просеменил к "титану" и похлопал его по облезлому боку.
– Вот он, кормилец мой. Что пенсия – двадцать четыре рубля за всю мою службу государству родному. На крупу и чай. А с этим еще и дочке помогаю. Ей лишняя десятка не помешает. В городе-то тоже не сладко живется. Все надо в магазине купить. – Старик вернулся к столу и занял свое место.
– Будем, дед, – сказал Шувалов, – за тебя и твоего кормильца.
День прошел незаметно. Хозяин дома к полудню начал клевать носом, а затем и вовсе повалился со стула. Зуев с Шуваловым уложили его на кровать, а сами вернулись к столу. Помня, откуда старик доставал бутылки, Зуев самолично принес еще одну, и вместе с Шуваловым они пообещали спящему деду, что заплатят ему за выпитое в двойном размере.
Надо ли говорить, что наши путешественники напились до самого настоящего свинского состояния? Это и так понятно. А напившись, они захотели каких-нибудь приключений, пусть незамысловатых, чаплинских, но приключений. А иначе какой смысл было пить? Пьянство без приключений – один старческий алкоголизм да перевод здоровья.
Кое-как отчистив свои пальто от глины, Зуев с Шуваловым оделись и вышли из дома. На всякий случай они прихватили с собой бутылку самогона, стопку и пучок лука.
На улице уже давно стемнело, и здесь, на окраине Чаплина, нельзя было разобрать, спит народ или колобродит еще в питейном центре поселка. Здесь была тихо и безлюдно.
Шагая на голос диспетчера станции, Зуев и Шувалов иногда останавливались и для согрева выпивали по стопке. Вначале свежий воздух немного взбодрил их, но эти кратковременные привалы сделали свое дело. Оба, и Зуев и Шувалов, вдруг перестали разговаривать. Они уже забыли, куда и зачем идут, и, только когда станция подавала голос, они как бы просыпались и ускоряли шаг.
К железной дороге друзья вышли сильно левее здания вокзала. На третьем или четвертом пути стоял пассажирский поезд. Отсюда, с улицы, было хорошо видно, как в вагонах в своих купе сидят и передвигаются пассажиры.
Затем пассажирский поезд дернулся, и по всему составу прошла судорога. Вагоны с чугунным звоном стукнулись друг о дружку и медленно, со скрипом поползли. Был бы Зуев потрезвее, он удержал бы своего друга, но сейчас он и не пытался этого делать. Раскачиваясь, Шувалов промычал какую-то странную фразу, из коей понятно было только одно слово "она". Прямо перед ними над самым горизонтом полыхнула зарница. Шувалов шагнул вперед и пошел, набирая скорость, потому как стояли они с Зуевым на насыпи. А в это же время, прямо как в школьной задаче, из пункта Б в пункт А вышел другой поезд. И встретились Шувалов с товарняком там, где, наверное, и должны были встретиться.
Не имея сил остановиться, Шувалов налетел на идущий сквозняком товарняк, ударился со всего маху грудью о движущийся вагон, и начало его кувыркать до самой вышки линии электропередачи. Уже скомканный и переломанный, он врезался в вышку, да так под ней и остался.
В первые секунды Зуев ничего не понял, а когда прошел поезд, он кинулся к Шувалову. Падая и поднимаясь, Зуев бормотал какую-то несуразицу, чертыхался и потихоньку трезвел. Своего друга он нашел уже мертвым. Слабый свет станционных фонарей мешал ему как следует разглядеть Шувалова, да это и к лучшему, потому что, не готовый к несчастью, Зуев увидел бы во всех подробностях вдребезги разбитую голову Шувалова и совершенно почерневшее лицо.